дух западного ветра.
Лишь старые сказки. Но была в них некая убежденность, дарившая Ролу надежду, что они правдивы. Какойто другой всадник ехал по лесу в его сторону, переходя из света в тень и обратно на свет, весь испещренный рисунками спящих деревьев. Рауэн на своей черной кобыле. Он подал своего коня назад за широкий в обхвате серый бук и стал наблюдать, как Рауэн ласково направляет свою кобылу по склону, как шафрановые листья, словно искорки, с треском взлетают от копыт ее лошади. Рауэн думала, что ее никто не видит, и ее лицо было открытым и живым, она любила свою лошадь, всех лошадей, и Рол слышал, как она говорит с молодой кобылой, успокаивая, увещевая, восхваляя куда теплей, чем разговаривала когдалибо с кемто из людей. В нем вдруг взыграла безотчетная тоска, он невольно лягнул своего коня и выехал из своего укрытия. Ее голова резко повернулась, длинный метательный нож возник в руке. Кобыла привстала на дыбы и навострила уши, встревоженная переменой настроения ездока. Но вот Рауэн увидела, кто это, убрала нож в ножны и направила коня вперед.
– Тебя хватились в Башне, – холодно произнесла она. – Меня послали за тобой.
– Какая от меня там польза?
– Может, нужен еще один виночерпий. Откуда мне знать? Возвращайся. Господин ждет. Гости вотвот прибудут.
– Гости? И кто они, хотел бы я знать. Великие и добрые из прекрасного Аскари, придите и вкусите от щедрот Чудовища из Башни.
Рауэн поглядела на него.
– Возвращайся, Рыбий Глаз. Пора.
Он положил ладонь на рукоять меча, чуть услышал старое прозвище. Казалось, в голосе его взыграло нечто белое, холодное и безобразное:
– А ты, Рауэн? Каковы твои обязанности в этих увеселениях? Будешь принимать гостей по двое в постели Господина? Или кухня достаточно хороша для тебя с ее твердым мощеным полом? Сколь многих ты обслужишь нынче ночью, Рауэн? Позволить им себя колотить, или они для такого слишком благовоспитанны?
Ее бледное лицо посерело.
– Когда будешь готов, загляни к себе. Перемена одежды ждет тебя в твоей спальне. Оружия сегодня при себе иметь не положено. Даже нам с тобой. Гости начнут собираться в сумерках.
Она повернула кобылу и, побуждая пятками, пустила ее рысью вниз по склону к городу. Рол наблюдал, как она скачет, черное отчаяние выжгло дыру в его сердце.
В его комнате обнаружилась бутыль кавайллийского, отменного ароматного бренди. Подарок Пселлоса. Напиток старее, чем половина Аскари. Рол сломал печать на бутыли и глотнул крепкую жидкость прямо из горлышка, чувствуя жжение там, где она скатывалась по пищеводу, согревая его изнутри. От Рола пахло конем, ибо он основательно погонял свое животное, чтобы вовремя успеть к Башне. Краткое погружение в серебряную ванну, которую наполнила для него одна из служанок, избавило его от этого запаха, по крайней мере он надеялся, что да. Он опять сделал глубокий глоток бренди, затем переключил внимание на одежду, бережно разложенную на постели.
Шелковая рубашка цвета спины ворона, шерстяные штаны и безрукавка. У горловины безрукавки вышивка, черным по черному, шелковой нитью. Две соединенные лошади, повторяющиеся, но всякий раз чуть иначе, обвивают друг друга шеями, иногда бок о бок, в других местах скачут друг на друга. Он пришел в восхищение, вновь отпил из бутылки и еще заметней восхитился. За это имеет смысл купить Арексе какоенибудь украшеньице, работа отменная. Он поспешно оделся, вернул саблю на место над изголовьем постели и глубоко вздохнул.
Твое время близится.
Это сказал ему клинок.
Правильно и уместно, что ты здесь. Можешь последовать любой стезе в жизни, какой ни пожелаешь, но в конце ты неизбежно придешь к полноте самого себя. Ты можешь стать господином в месте вроде этого. Только прикажи мне.
Это бренди. Рол ухмыльнулся немым стенам, еще раз отпил кавайллийского, нежно погладил сталь и покинул спальню, при выходе задев плечом о косяк.
Они являлись по двое в собственных каретах, в наемных колясках, верхом, сопровождаемые слугами в ливреях и вооруженными телохранителями, скользящими за ними как тени по изнурительному Тележному пути. Великие и могущественные послушно являлись к дверям Пселлоса. Они избегали его смеющихся глаз и с неохотой пожимали ему руку, но всетаки они прибыли, влекомые сюда примером друг друга, точно мотыльки, неспособные противиться зову огня. И не исключено, что темная слава Пселлоса только прибавляла привлекательности случаю. Перьеносцы затаились в каждом проулочке, вызывая легкий трепет у тех, кто проезжал в повозках. Проезжавшие не знали, что Королю Воров заплачено, чтобы нынче вечером обошлось без насилия. Ни один нищий не высовывался на улицу в городе без его дозволения, а его вознаградили, чтобы ни с кем ничего не случилось по дороге к Башне.
На Рауэн был туго зашнурованный лиф, подчеркивавший достоинства ее сложения и делавший ее особенно манящей и влекущей. Ее черные как смоль волосы образовывали на голове башню, их удерживали серебряные заколки, руки и плечи ее остались обнаженными. Шрамы на плечах она припудрила до невидимости, а черный бархат ее юбки скрывал ноги до самых носков туфель с железными пряжками. Они с Ролом не глядели друг на друга, когда стояли с Пселлосом в громоздком вестибюле Башни и приветствовали подходящих гостей.
Аскари, да и весь Гаскар, представлял собой олигархию, управляли им главы полудюжины благородных семейств, имевших влияние в городе с незапамятных времен. Они терпели Пселлоса во многом так же, как Короля Воров, ибо он определенным образом приносил пользу, а истребление его обошлось бы слишком во много крови и золота, чтобы о таком подумать. Башня, где собиралось общество, существовала задолго до основания города, который знали люди. Как уже узнал Рол, она изначально принадлежала Старшему Племени, оно соорудило ее как полое внутри укрепление в те минувшие эпохи, когда приобретал свой облик нынешний мир. Пселлос отыскал его, заброшенное и забытое полустолетием ранее, и присвоил. Даже тогда он обладал средствами достаточными, чтобы в столице закрыли глаза. Теперь только седобородые старцы помнили, что Башня не всегда принадлежала Пселлосу. Рол не мог удержаться от мысли, а не нашел ли Пселлос больше, чем утверждал на засыпанных мусором и обломками нижних уровнях сооружения. Когдато у Башни было имя, в чем он был уверен, но никакие сохранившиеся поныне записи его не открывали. Это так, между прочим. А нынче ночью древнее сооружение стало всегонавсего великолепным местом для большого
