любопытных глаз. Как по-твоему, это очень похоже на человека с чистой совестью?
Смысл в его словах был, но если я чему и научился в жизни, так это не принимать все, что мне говорят, за чистую монету. Однажды я уже допустил такую ошибку, и она едва не стоила мне жизни. Все три года после отъезда из Англии я пытался покончить с прошлым и начать с чистого листа. Может, этот парень, Уоррен, хочет сделать то же самое. Но от прошлого не убежишь, как ни старайся, и ему тоже предстоит постичь эту истину.
Я смотрел на Томбоя, а Томбой смотрел на меня. Я думал о том, как обставить клиента. Получить деньги, предъявить фотографии, но никого не убивать. Томбой, наверное, думал только о деньгах. Так или иначе, я сказал ему то, что он хотел услышать:
— Ладно. Сделаю.
Глава 2
Томбой допил пиво и попросил дочь Тины принести еще бутылку. Он даже успел пофлиртовать с девушкой, пока та стояла у соседнего столика — с тряпкой в руке и улыбкой на лице, довольно широкой и дружелюбной, но не слишком глубокой и искренней.
Томбой сказал, что за ней, наверное, увиваются все местные парни и что она милашка. Девчонка и впрямь симпатичная, но ей вряд ли исполнилось шестнадцать, тогда как Томбою, если память мне не изменяет, перевалило за сорок, так что вся эта сцена выглядела немного безвкусной. Между шуточками и комплиментами Томбой то и дело подмигивал мне, показывая, что его заигрывания не стоит принимать всерьез, что это не более чем добродушное подшучивание, легкий треп, однако за его игрой проступало надрывное отчаяние. Может быть, он и сам верил, что всего лишь дурачится, но подобно всем мужчинам, чья привлекательность теряется в растущем животике, ему хотелось по-прежнему считать себя неотразимым, хотелось получать подтверждение, что он еще сохранил тот неуловимый шарм, на который клюют молоденькие девочки. Жаль, но от былой удали ничего не осталось. Мало того что по сравнению с добрыми старыми временами Томбой прибавил в весе на три стоуна, он еще и обзавелся красным носом, щеки его покрылись сеточкой лопнувших вен, а от роскошных блондинистых кудрей — гордости и радости молодых лет — остались жиденькие потускневшие пряди на макушке да жалкий хвостик на затылке.
Впрочем, это его не останавливало. Томбой поинтересовался у девушки, что ей больше всего нравится в мужчинах.
— Кроме того, что всем нравится, — со смешком добавил он.
Дочь Тины хихикнула.
— Не знаю. Что вы меня спрашиваете?
— Ты бы предложил что-нибудь на выбор, — сказал я ему. — Например, два варианта: А — пивной живот, Б — лондонский акцент. В этом роде. Тогда у тебя еще был бы какой-то шанс.
— Чувство юмора, — с довольным видом объявила дочка Тины. — Вот что мне нравится.
Томбой бросил в мою сторону сердитый взгляд. Наверное, он хотел что-то сказать, отпустить колкое замечание, но в последний момент удержался, вспомнив, должно быть, что только что попросил меня убить человека.
— У вас хорошее чувство юмора, Томбой, — сказала дочь Тины. Мне она ничего такого не сказала, но ведь мы и не знали друг друга так же хорошо.
Томбой улыбнулся.
— Спасибо, милая. — Но интерес уже погас, и продолжения не последовало. Мое непрошеное вмешательство испортило игру.
Допив торопливо вторую бутылку, он объявил, что должен идти. Дела. Надо позвонить в Лондон, объяснил Томбой. Сообщить Поупу, что человек есть и заказ будет выполнен.
Я еще посидел, потягивая пиво, поглядывая на лодки в заливе, но уже без недавнего удовольствия и с совсем другим настроением. Мне нравился Томбой, и я вовсе не хотел ломать ему кайф. Парень он видный и не вредный и меня, когда я три года назад объявился в его отеле, принял хорошо. Так что за мной был должок. Но убивать человека чуть ли не у себя на пороге… Не слишком ли большая плата за оказанную когда-то услугу?
В частности, поэтому я все еще не решил, что делать дальше. Вторая причина заключалась в том, что меня нельзя назвать хладнокровным убийцей. Да, я брался за эту работу. Пристрелил Блэклипа, а до него были другие, еще в Англии. Я обрывал жизнь тех, кто этого заслуживал: наркодилеров, растлителей детей, уголовников наихудшего образца. Их было не так уж много, и они никак не пересекались с моей работой в качестве детектива лондонской полиции, поэтому мне и в голову не приходило, что я делаю что-то нехорошее. Так или иначе, все изменилось три года назад, когда я прокололся: убил людей, на которых мне указали как на плохих парней, но которые вовсе ими не были. Именно это я имею в виду, когда говорю, что ничего нельзя принимать за чистую монету. Люди врут. Люди предают. Даже те, кому невозможно не верить. В результате той ошибки я ударился в бега, чувствуя на затылке горячее дыхание полиции, Интерпола и еще бог весть кого. Все они жаждали моей крови, но удача отвернулась от них. Я же после долгих скитаний оказался на Филиппинах, где стал деловым партнером человека, бывшего в лучшие времена, когда я еще стоял на стороне закона и звался сержантом уголовной полиции Деннисом Милном, моим лучшим информатором.
Тогда у Томбоя был отель и бар на Сикихоре, крошечном островке в южной части Филиппинского архипелага. Дела поначалу шли хорошо, но потом исламистские боевики Абу Сайяфа развернули в тех краях активную террористическую деятельность с похищениями людей и взрывами, и число туристов начало быстро сокращаться. Год назад Томбой и его жена-филиппинка Анжела продали бизнес с немалым убытком для себя, и мы перебрались к северу, в Пуэрто-Галера, на остров Миндоро, что в нескольких часах езды от Манилы, где и начали все с нуля. Дела здесь идут лучше, да и жить намного безопаснее. Если, конечно, вас не зовут Билли Уоррен.
Я расплатился, оставив дочери Тины пятьдесят песо чаевых, и, выйдя из ресторана, направился к узкой бетонной дорожке, служившей в Сабанге чем-то вроде променада. Двое ребятишек играли на земле с шелудивой собачонкой. На берегу рядом с вытащенными на песок лодками с десяток местных мужчин наблюдали петушиный бой. Повернув от берега, я зашагал по грязному переулку — мимо шатких палаток, где продавали мясо и рыбу; мимо обменивающихся пулеметными репликами женщин; мимо гогочущих школьников, возвращающихся домой в чистенькой форме; мимо рассчитанных на туристов дешевых сувенирных лавок и баров. Я проходил по мосткам из пары досок, переброшенных через загаженные отходами ручьи; нырял под развешенное на веревках белье; пересекал захламленные задние дворики; огибал шумные компании любителей перекинуться в картишки. Я то и дело кивал знакомым, некоторых из них знал по имени, вдыхал горячий, вонючий воздух и думал о том, как же мне здесь нравится. Нравится жара. Ритм этой жизни. Свобода.
Когда я, вынырнув в другом конце города, снова ступил на бегущую вдоль берега бетонную дорожку, солнце уже опускалось к горизонту во всем великолепии золотых и розовых красок.
Красота.
И я был бы доволен и счастлив, если бы не мысль о заморском беглеце — человеке, прибытие которого угрожало разрушить эту идиллию.
Глава 3
Через два дня после разговора с Томбоем в ресторане «Закат» я ехал по разбитой вдребезги дороге из Сабанга в Пуэрто-Галера с пистолетом в кармане и тяжелыми мыслями в голове.
Ист-Брукал-стрит — тихая и на удивление зеленая, усаженная манговыми деревьями улочка длиной пятьдесят ярдов, чуть в стороне от главного проспекта Пуэрто-Галера. Отель «Калифорния» находится на середине ее — скромное двухэтажное заведение с открытым рестораном на втором этаже, прекрасно
