Каллином все в порядке, Родри лежал неподвижно, и сердце его терзалось.
Ему ненавистна была эта странная ирония судьбы – он понял, как сильна была любовь сына, только навеки потеряв его.
Тем временем охотники оставили бесплодные попытки отыскать тело и отправились назад в Аберутн. Родри с радостью сменил мокрую одежду на сухую, которую тайком привез сюда: простые серые штаны, старую льняную рубашку без геральдических гербов и дешевый пояс, на котором висел серебряный кинжал.
– Что ж, опять я «серебряный кинжал», так, что ли?
– Это ненадолго, – сказал Саламандр. – Мы очень скоро доберемся до земли эльфов.
– При условии, что нас не поймают.
– Не надо об этом беспокоиться, – заметила Джилл. – Саламандр сделает так, что тебя никто не узнает, даже если будет смотреть тебе прямо в лицо.
– Ну и отлично. Нам лучше отправляться.
– Так и сделаем. Наш отец будет ждать нас у границы.
– Странно будет после стольких лет встретить моего настоящего отца, да и ему меня.
– Матушка, я пытался его спасти, право же, пытался. – Каллин снова говорил, как маленький мальчик.
Эйса взяла его руки в свои и нежно сжала их.
– Конечно, ты пытался. Я знаю, что пытался.
Ради него, понимая, как он страдает, Эйса сумела все сделать правильно и оплакать Родри, но скорби в этом не было. Многие годы она очень старалась не винить его; в конце концов, она была не первой и не последней девушкой в Дэверри, которую выдали замуж, чтобы скрепить договор. И все же он забрал ее девичество, ее юность, ее жизнь, и никогда не посвящал ее в свои дела, а потом, и это было последней каплей, отнял у нее сыновей. Они всегда любили тебя больше, чем меня, думала она. Клянусь всеми демонами в аду, я рада, что ты умер.
Хотя они так и не нашли тела гвербрета, ему поставили памятник в священной роще, где лежали все его предки, и высекли на нем энглин:
Такова была первая смерть Родри Майлвада, подтвердившая предсказание старого отшельника, много лет назад сказавшего ему, что он умрет дважды.
Держась сельских дорог и ничейных земель, покупая еду у фермеров и избегая данов знатных господ, Родри, Саламандр и Джилл шли на запад и юг десять дней, пока не достигли большого ручья – или мелкой речушки, известной, как И Брог.
Именно она считалась границей Элдиса, потому что за ней жили только эльфы.
За время правления Родри Западный Народ, как называли эльфов жители Элдиса, стал немного дружелюбнее, чем в прошлые времена.
Время от времени в приграничные города Каннобайн и Кернметон приходили торговцы, предлагая прекрасных лошадей в обмен на изделия из железа и стекла; порой в Аберуине появлялись делегации с подарками для гвербрета в знак дружбы и союза.
И все же они оставались странными незнакомцами, и многие боялись их.
Родри всегда сожалел, что не сумел уговорить подданных принять Западный Народ в свой ран. Но он всегда учил своих сыновей любить их и восхищаться ими и надеялся, что их будут по-прежнему приветствовать в дане.
– Надеюсь, я смогу иногда узнавать, как идут дела в Аберуине, – однажды вечером заметил Родри. – Особенно если Калондериэль отправится выразить свое почтение новому гвербрету.
– Конечно, он туда собирается. – Саламандр, стоя на коленях у костра, подбрасывал в него сучья. – Это – часть плана. Он дождется нас, чтобы поговорить, и отправится на восток. А в чем дело? Переживаешь за свои владения?
– Вообще-то странно все это. Я все время думаю про Аберуин. Продолжаю мысленно продумывать приказания насчет того, как вести дела, а иногда просто ловлю себя на том, что собираюсь позвать пажа или другого слугу.
– Это пройдет. Ты думай о своем правлении, как о лихорадке. Она проходит, когда здоровье возвращается.
– Хорошо бы. Может, мне нужно какое-нибудь укрепляющее зелье?
Они обменялись улыбками. Хоть они и были только наполовину братьями, сходство было разительным, за исключением цвета волос.
Волосы Саламандра были пепельно-русыми, а Родри – темными, но у обоих сильно выступала вперед челюсть, и глаза были посажены одинаково глубоко, а заостренные уши выдавали в них полукровок.
– Между прочим, где Джилл? – Саламандр перестал суетиться у костра и сел рядом с Родри.
– Не знаю. Где-то медитирует, или чем вы там, колдуны, занимаетесь.
– Неужели я слышу кислую нотку, которая искажает твои сладкие интонации? Задетое самолюбие, уязвление – не знаю, существует ли такое слово – некую зависть или обиду на то, что мы владеем таким необходимым мастерством, или же…
– Попридержи язык, болтливый ублюдок!
– Ага, я был прав. Точно, точно.
