Он повел меня вдоль по галерее. – Я думаю, мы можем снова прогуляться в саду, как в прошлый раз. Вы не откажетесь проводить меня до Вильгельмштрассе?
Мы прошли через арочную дверь и спустились по другой массивной лестнице в печально знаменитое южное крыло здания, где когда-то располагались мастерские скульпторов, а теперь были тюремные камеры Гестапо. Я их очень хорошо запомнил, потому что мне уже пришлось здесь однажды посидеть, правда, недолго, и я почувствовал облегчение, когда мы вышли из здания и оказались на свежем воздухе. Никогда нельзя распознать замыслы Гейдриха.
Он остановился на какое-то мгновение, глядя на свои часы «Ролекс». Я хотел было заговорить, но он поднял указательный палец и, словно соблюдая конспирацию, приложил его к своим тонким губам. Мы стояли и ждали, только я понятия не имел чего.
Через минуту или чуть больше раздался залп, и эхо от него раскатилось по саду. Затем еще один и еще. Гейдрих снова взглянул на часы, кивнул и улыбнулся.
– Ну что, пойдем? – сказал он, ступая на дорожку, посыпанную гравием.
– Это что, в мою честь? – спросил я, прекрасно зная, что это было.
– А, эта пальба? – Он усмехнулся. – Нет-нет, комиссар Гюнтер. Вы слишком много о себе воображаете. И кроме того, я не думаю, что вам нужен дополнительный урок, демонстрирующий силу. Просто я добиваюсь пунктуальности. Говорят, что для королей – это простая вежливость, но для полицейского – это критерий его профессиональной пригодности. В конце концов, если фюрер смог добиться, чтобы поезда не опаздывали, самое меньшее, что могу сделать я, – это потребовать, чтобы несколько священников были ликвидированы в точно назначенное время.
Я подумал, что Гейдрих все-таки преподал мне наглядный урок. Таким способом он хотел дать мне понять, что знает о моей стычке со штурмбанфюрером Ротом из 4В-1.
– А почему перестали расстреливать на рассвете?
– Жители соседних домов жаловались.
– Вам сказали священники, правда?
– Католическая церковь – это такой же международный заговор, как большевизм и иудаизм, Гюнтер. Мартин Лютер возглавил одну Реформацию, фюрер возглавит другую. Он ликвидирует власть Папы Римского над немецкими католиками, хотят этого священники или нет. Но это совсем другое направление деятельности, и пусть им лучше занимаются те, кто в этом хорошо разбирается. Я пригласил вас не для этого. Хотел рассказать вам об одной проблеме, с которой я столкнулся. Дело в том, что на меня оказывают определенное давление Геббельс и его писаки с Муратти, которые утверждают, что дело, которое вы расследуете, надо предать гласности. И я не знаю, сколько еще времени мне удастся сопротивляться их натиску.
– Когда вы поручили мне это дело, генерал, – сказал я, закуривая сигарету, – я был против запрета на освещение его в печати. Однако теперь я убежден, что наш убийца как раз и добивается, чтобы о нем писали все газеты.
– Да, Небе мне говорил, что вы разрабатываете версию о том, что это что-то вроде заговора, составленного Штрейхером и его дружками, ненавидящими евреев, с целью устроить погром еврейскому сообществу, проживающему в столице.
– Это звучит нелепо только в том случае, если вы не знаете Штрейхера, генерал.
Он остановился и, засунув руки глубоко в карманы своих брюк, покачал головой.
– Что касается этого баварского борова, то он меня не может удивить. – Гейдрих хотел пнуть голубя носком своего сапога, но промахнулся. – Я хочу услышать от вас побольше.
– Мы показали фотографию Штрейхера одной девушке, и она заявила, что, скорее всего, именно этот человек пытался заманить ее в свою машину у ворот школы, из которой на прошлой неделе исчезла другая девушка. Ей кажется, что этот человек, скорее всего, говорит с баварским акцентом. А дежурный сержант, который разговаривал с неизвестным, указавшим нам совершенно точно, где можно найти труп еще одной пропавшей девушки, тоже утверждает, что у этого человека был баварский акцент.
Теперь поговорим о мотиве преступления. В прошлом месяце жители Нюрнберга сожгли городскую синагогу. А здесь, в Берлине, дело пока ограничилось несколькими разбитыми окнами и оскорблениями. Штрейхер был бы просто счастлив, если бы с евреями в Берлине стали обходиться так же, как в Нюрнберге. Более того, описываемое в «Штюрмере» ритуальное убийство очень напоминает
Гейдрих ускорил шаги и обогнал меня, руки его болтались вдоль тела, как будто он ехал верхом на лошади в Венской школе верховой езды. Затем он повернулся лицом ко мне, восторженно улыбаясь.
– Я знаю одного человека, который был бы счастлив свалить Штрейхера. Этот глупый ублюдок в своих речах докатился до того, что утверждает: наш Премьер-министр – импотент. Геринг был в ярости. Но ведь у вас еще нет достаточно улик, не так ли?
– Нет, генерал. Да к тому же моя свидетельница – еврейка. – Гейдрих застонал. – И конечно, все остальное – пока только догадки.
– Тем не менее мне очень нравится ваша версия, Гюнтер. Мне она очень нравится.
– Я хотел бы напомнить вам, генерал, что мне потребовалось шесть месяцев, чтобы поймать Гормана- Душителя. А этим делом я еще и месяца не занимаюсь.
– Боюсь, что у нас нет этих шести месяцев. Послушайте, дайте мне хоть самую ничтожную улику, и я отобьюсь от Геббельса. Но эта улика мне нужна как можно скорее, Гюнтер. Даю вам еще месяц, самое большее – шесть недель. Вы меня хорошо поняли?
– Да, генерал.
– Итак, чем я вам могу помочь?
– Пусть Гестапо установит круглосуточное наблюдение за Юлиусом Штрейхером, – попросил я. – Полное тайное изучение всей предпринимательской деятельности самого Штрейхера и всех, кто с ним сотрудничает.
Гейдрих сложил руки на груди, а затем подпер одной рукой свой длинный подбородок.
– Мне придется переговорить об этом с Гиммлером. Но все будет в порядке. Коррупцию рейхсфюрер ненавидит даже больше, чем евреев.
– Ну что ж, это очень обнадеживает, генерал.
Мы двинулись к Дворцу принца Альбрехта.
– Кстати, – сказал он, когда мы приближались к его собственной штаб-квартире, – я получил несколько очень важных новостей, затрагивающих нас всех. Англичане и французы подписали соглашение в Мюнхене. Фюрер получил Судетскую область. – Он удивленно покачал головой. – Чудеса, да и только, правда?
– Да, чудеса, – пробормотал я.
– Неужели вы не понимаете? Войны не будет. По крайней мере, сейчас.
Я выдавил из себя улыбку.
– Да, это действительно хорошие новости!
Я все прекрасно понял. Войны не будет. Не будет никакого сигнала от англичан. А без этого не будет и никакого путча.
Часть вторая
Глава 15
Понедельник, 17 октября
Семья Ганцев, или, вернее, то, что от нее осталось, когда еще один неизвестный позвонил в Алекс и сообщил, где можно найти тело Лизы Ганц, проживала к югу от Биттенау в небольшой квартирке на Биркенштрассе, сразу же за госпиталем Роберта Коха; где фрау Ганц работала медсестрой. Господин Ганц служил клерком в Окружном суде Моабита, который также располагался поблизости.
Если верить словам Беккера, это были работящие люди, чей возраст приближался к сорока годам. Они проводили большую часть времени на работе, и Лиза часто оставалась одна. И вряд ли кто-нибудь заставал ее в таком виде, в котором только что увидел ее я – она лежала обнаженная на столе в Алексе, и профессор Ильман сшивал те части ее тела, которые он вынужден был вскрыть, чтобы узнать о ней все: начиная с того, была ли она девственницей, и кончая содержимым ее желудка. Однако смутные подозрения, появившиеся у меня, подтвердило изучение ее ротовой полости, в которую было гораздо легче проникнуть,
