грациозно приближается ко мне.
У нее была небольшая голова и узкая спина, а ноги такие длинные, что казалось, она создана гениальным скульптором. Хильдегард шла, прикрывшись одной рукой, и этот застенчивый жест возбудил меня сильнее всего. Какое-то время я просто любовался округлыми очертаниями ее грудей. Размерами и своей идеальной формой они напоминали персик с маленькими, почти незаметными сосками.
Потом я наклонился вперед, отвел руку скромницы и, сжав крепко ее гладкие бедра, впился поцелуем в курчавившиеся глянцевитые волоски. Поднимаясь, чтобы поцеловать ее в губы, я почувствовал, как она решительно толкнула меня назад, что заставило меня поморщиться – слишком грубое движение, в котором не было ни деликатности, ни нежности, поэтому я решил не церемониться с ней и, бросив ее на кровать лицом вниз, подтянул ее прохладные ягодицы поближе к себе, заставив ее принять такую позу, которая была удобна мне. Когда я вошел в нее, она коротко вскрикнула, и, пока мы разыгрывали свою шумную пантомиму, ее длинные ноги возбужденно подрагивали, не спеша приближая развязку.
Мы спали до тех пор, пока первые лучи солнца не начали пробиваться сквозь тонкие занавески. Проснувшись раньше ее, я был поражен холодным выражением ее лица, оно осталось таким же, когда она, открыв глаза, нашла мой пенис. Затем, повернувшись на спину, вытянулась на кровати и раздвинула свои ноги так, что я мог видеть, где зарождается жизнь, и потом я снова ласкал и целовал ее, перед тем как продемонстрировать все, на что я способен, вжимая себя в ее тело с такой силой, что в какое-то мгновение мне показалось – только моя голова и плечи принадлежат мне.
Наконец, когда в нас обоих ничего не осталось, она обхватила меня руками и плакала так долго, что мне почудилось, она вот-вот растает.
Глава 19
Суббота, 29 октября
– А я думал, что вам эта идея понравится.
– Я не уверен, что она мне не понравится. Просто нужно ее обмозговать.
– Вы ведь не хотите, чтобы она просто бесцельно болталась где-нибудь. Он сразу учует, что здесь что- то не так, и не подойдет к ней. Все должно выглядеть правдоподобно.
Я кивнул без особой уверенности, что он прав, и попытался улыбнуться малышке из Союза немецких девушек, которую нашел Беккер. Она была необыкновенно красива, и я не знаю, что больше всего в ней привлекло Беккера – ее храбрость или ее грудь.
– Ну, комиссар, вам же известно, – сказал он, – что эти девчонки постоянно торчат у стендов еженедельника «Штюрмер» на улицах. Они любят пощекотать себе нервы, читая истории о том, как еврейские доктора лишают девственности своих загипнотизированных немецких пациенток. Взгляните на это дело с такой точки зрения: во-первых, она не будет скучать, во-вторых, если Штрейхер и его люди замешаны в этом деле, они, конечно, скорее заметят ее у одного из стендов «Штюрмера», чем где-нибудь в другом месте.
Я тупо уставился на выкрашенный красной краской искусно сделанный стенд, который был изготовлен, вероятно, одним из читателей-поклонников газеты. На стенде крикливые лозунги: «Немецкие женщины! Евреи – это ваша гибель». Под стеклом три разворота текста. Уже то, что мы попросили девушку выступить в роли приманки, было само по себе плохо, а тут еще Беккер хотел, чтобы она забивала себе голову подобной ерундой.
– Наверное, вы правы, Беккер.
– Вы знаете, что я прав. Посмотрите на нее. Она все это уже читала. И готов поклясться, что ей это нравится.
– Как ее зовут?
– Ульрика.
Я подошел к стенду «Штюрмера», у которого стояла она, безмятежно что-то напевая.
– Ты знаешь, что тебе придется делать, Ульрика? – спросил я. Стоя рядом с ней, я смотрел не на нее, а на карикатуру Фипса, изображавшую еврея-урода, нос у него был величиной в овечью морду. Человек не может быть таким, подумал я.
– Да, комиссар, – звонко сказала она.
– Вокруг полно полицейских. Ты их не видишь, но они все наблюдают за тобой. Ты поняла? – Я увидел, как ее отражение на стекле кивнуло. – Ты очень храбрая девочка.
Услышав это, она снова запела, только немного громче, и я узнал песню «Гитлерюгенда»:
Наш флаг вьется перед нашими глазами,
Наш флаг означает, что настали годы единства,
Наш флаг ведет нас в вечность,
Наш флаг значит больше, чем наша жизнь.
Я вернулся к тому месту, где стоял Беккер, и сел в машину.
– Девочка что надо, правда, комиссар?
– Да, вы правы. Только держите свои лапы подальше от нее, слышите?
Беккер был сама невинность.
– Что вы, комиссар, неужели вы думаете, что я ее трону? – Он забрался на сиденье шофера и завел мотор.
– Если вас на самом деле интересует мое мнение, я думаю, вы способны трахнуть даже свою прабабушку. – Я оглянулся сначала через левое, а потом через правое свое плечо. – Где ваши люди?
– Вон там, на втором этаже, сержант Хингсен, а на улице еще парочка полицейских. Один приводит в порядок кладбище, оно начинается с угла улицы, а другой вон там моет окна. Если наш убийца появится, он от нас не ускользнет.
– А родителям девушки известно?
– Да.
– Отчаянные у нее родители, если дали на это свое согласие.
– А они его и не давали. Если говорить точнее, комиссар, Ульрика заявила им, что она добровольно идет на это во имя фюрера и Родины. И если они попытаются остановить её, это будет непатриотично с их стороны. Так что у них не было особого выбора. Очень волевая девица.
– Могу себе представить.
– И к тому же хорошая пловчиха, наша олимпийская надежда, как сказал ее учитель.
– Ну, будем надеяться, что, если она попадет в беду, пойдет дождь и она спасется вплавь.
Я услышал звонок в дверь и подошел к окну. Открыв его, высунулся наружу, чтобы посмотреть, кто звонит. Даже с высоты четвертого этажа я узнал рыжую голову Фогельмана.
– Очень красиво – торчать в окне, как какая-нибудь деревенская рыбачка, – скривилась Хильдегард.
– Как бы там ни было, но рыбку-то я поймал. Это Фогельман. И он пришел со своим дружком.
– Тогда лучше спуститься и открыть им дверь.
Я вышел на лестничную площадку, повернул рычаг, прикрепленный к цепи, открывающей дверь, и стал наблюдать, как двое мужчин поднимаются по лестнице. Никто из них не произнес ни слова.
Фогельман вошел в квартиру Хильдегард со скромным, как у владельца похоронного бюро, выражением лица, за что я поблагодарил Бога – значит, его рот, из которого обычно исходило зловоние, по крайней мере на какое-то время будет закрыт. Человек, пришедший с Фогельманом, был на голову ниже его, на вид лет тридцати пяти, волосы светлые, глаза голубые, всем своим обликом он напоминал профессора университета. Фогельман представил своего спутника как доктора Отто Рана и пообещал попозже рассказать о нем поподробнее. Затем громко вздохнул и покачал головой.
– Боюсь, мне не удастся найти вашу Эммелин, – возвестил он наконец. – Я опросил всех, кого можно было опросить, и осмотрел все, что можно было осмотреть. Никакого результата. Это меня очень расстроило. – Он помолчал и добавил: – Конечно, я понимаю, что мое огорчение – ничто по сравнению с вашим горем. И тем не менее я думал, что смогу найти по крайней мере, какой-нибудь ее след. Если бы у меня было хоть что-нибудь, хоть какая-нибудь зацепка, я бы считал, что имею право просить у вас позволения продолжить следствие. Но у меня нет никакой надежды, я боюсь, это будет бесполезной тратой вашего времени и денег.
Я медленно кивнул, выражая покорность судьбе.
