Глава 21
Каждая из четырех держав-победительниц по очереди на месяц принимала на себя административную ответственность за управление Внутренним городом. «Быть на стуле» – вот как это назвал Белински. Стул, который имелся в виду, находился в зале заседаний штаб-квартиры объединенных сил во дворце Ауэрсперг. Но одновременно это было и место рядом с водителем в машине международного патруля, который теоретически подчинялся приказам объединенных сил, практически управляли им и обеспечивали его деятельность американцы. Все машины, бензин и масло, радиоприемники, детали к ним, обслуживание машин и радио, управление системой радиосети и организация патрулирования – за все это отвечал 796-й отряд войск Соединенных Штатов. Это означало, что управлял машиной всегда американец, он же вел переговоры по радио. А восседание на «стуле» являлось этаким преходящим праздником, по крайней мере в том, что касалось самого патруля.
Хотя жители Вены и говорили по привычке «четверо в джипе» или иногда «четыре слона в джипе», в действительности от джипа уже давно отказались, так как в нем было слишком тесно патрулю из четырех человек и коротковолновому передатчику, уже не говоря об арестантах, и предпочли ему командно- разведывательную полуторку.
Все это я узнал от русского капрала в грузовике международного патруля, припаркованного неподалеку от казино «Ориентал» на Питерсплац, когда сидел под арестом, ожидая, пока коллеги капрала заберут Лотту Хартман. Так как капрал не говорил ни по-французски, ни по-английски и только чуть-чуть по-немецки, то он был буквально счастлив представившемуся случаю немного поболтать на родном языке, пусть даже и с русскоговорящим арестантом.
– Я не знаю точно, за что вас арестовали, – вроде бы все это как-то связано с делами на черном рынке, – извинился он. – Вам все объяснят, когда мы доберемся до Кэртнерштрассе. Оба и узнаем. Все, о чем я могу вам рассказать, – так это о процедуре. Мой капитан заполнит ордер на арест в двух экземплярах и передаст обе копии австрийской полиции. Они направят одну копию в Военное правительство, ответственному за общественную безопасность. Если ваше преступление в компетенции военного суда, то обвинение подготовит мой капитан, а если – австрийского суда, то местной полиции будут даны соответствующие инструкции. – Капрал нахмурился. – Вообще-то, честно вам скажу, мы сейчас не слишком волнуемся по поводу преступлений, связанных с черным рынком, или проституции и незаконной торговли спиртными напитками, если уж на то пошло. Нас в основном интересуют контрабандисты или незаконные эмигранты. Уверен, те три ублюдка думают, что я сошел с ума, но у меня свои инструкции.
Я сочувствующе улыбнулся, выразил ему признательность за объяснение и только было собрался угостить его сигаретой, как дверца грузовика распахнулась и французский патрульный помог очень бледной Лотте Хартман забраться внутрь и занять место рядом со мной. Потом он сам и его коллега-англичанин влезли следом за ней, закрыв дверь изнутри. Страх девушки ощущался почти так же сильно, как запах ее духов.
– Куда они нас везут? – прошептала она мне.
Я сказал ей, что мы едем на Кэртнерштрассе.
– Разговаривать не положено, – оборвал меня английский полицейский на ужасающем немецком. – Арестованные не должны шуметь, пока мы не прибудем на место.
Я улыбнулся про себя. Единственный второй язык, на котором англичанин сможет когда-либо сносно говорить, – это язык бюрократии.
Штаб-квартира международного патруля была расположена в старинном дворце, который находился на расстоянии полета брошенного окурка от Оперного театра. Грузовик остановился у входа, и нас сквозь огромные стеклянные двери ввели в холл, оформленный в стиле барокко. Вездесущие каменотесы Вены на славу здесь потрудились: всюду возвышались многочисленные атланты и кариатиды. Мы поднялись по лестнице, широкой, как железнодорожная колея, прошли мимо урн и бюстов давно забытых дворян, миновали пару дверей, которые были длиннее ног циркового великана, и оказались внутри лабиринта кабинетов со стеклянными стенами. Русский капрал открыл дверь одного из них, впустил нас туда и приказал ждать.
– Что он сказал? – спросила фрейлейн Хартман, едва он закрыл за собой дверь.
– Он приказал ждать.
Я сел, зажег сигарету и оглядел комнату: письменный стол, четыре стула, а на стене – большая деревянная доска объявлений, какие можно увидеть около церквей, однако эта была на кириллице, с написанными мелом колонками цифр и имен, озаглавленных: «Разыскиваются», «Пропавшие», «Угнанные машины», «Срочные сообщения», «Часть I. Приказы», «Часть II. Приказы». В колонке, озаглавленной «Разыскиваются», значилось мое собственное имя и имя Лотты Хартман. Русский любимец Белински постарался на славу, придав аресту невероятную убедительность.
– Вы не знаете, в чем дело? – спросила Лотта нервно.
– Нет, – солгал я. – А вы?
– Нет, конечно нет! Тут, должно быть, какая-то ошибка.
– Очевидно.
– Вы, похоже, совсем не беспокоитесь. Или, может, просто не понимаете, что это русские приказали нас сюда привезти.
– Вы говорите по-русски?
– Конечно нет, – сказала она нетерпеливо, – но американский полицейский, который меня арестовал, сказал, что действует по требованию русских и сам понятия ни о чем не имеет.
– Ну, иваны ведь председательствует в этом месяце, – сказал я задумчиво. – А что сказал француз?
– Ничего. Он в основном пялился на меня спереди.
– Еще бы, – улыбнулся я ей, – есть на что взглянуть.
Она ответила мне саркастической улыбкой:
– Признаться, я не думаю, что они привезли меня сюда, чтобы увидеть дрова, сложенные перед хижиной. А вы? – Говорила Лотта с явной неприязнью, но тем не менее приняла предложенную мной сигарету.
– Мне кажется, лучшей причины не найти.
Она чертыхнулась вполголоса.
– А ведь я вас видел, – сказал я. – В «Ориентале».
– Вы кем были во время войны – воздушным наблюдателем?
– Будьте умницей. Может, я смогу вам помочь.
– Сначала помогите самому себе.
– Да уж в этом будьте уверены.
Наконец дверь кабинета открылась, и в комнату вошел высокий плотный офицер Красной Армии. Он представился капитаном Руставели и занял место за столом.
– Послушайте, – потребовала Лотта Хартман, – не могли бы вы объяснить, почему меня привезли сюда среди ночи? Что, черт возьми, здесь происходит?
– Всему свое время, фрейлейн, – ответил он на безукоризненном немецком. – Пожалуйста, садитесь.
Она тяжело опустилась на стул рядом со мной и стала угрюмо его разглядывать. Капитан посмотрел на меня:
– Герр Гюнтер?
Кивнув, я сказал ему по-русски, что девушка говорит только на немецком.
– Я покажусь ей более впечатляющим сукиным сыном, если мы с вами будем придерживаться языка, которого, она не понимает.
Капитан Руставели в ответ холодно на меня посмотрел, и на мгновение я запаниковал: неужели что-то не получилось и Белински не смог объяснить этому русскому офицеру, что наш арест был сфабрикован?
– Очень хорошо, – сказал он после продолжительной паузы. – Тем не менее нам все-таки придется изображать допрос. Могу ли я взглянуть сначала на ваши бумаги, герр Гюнтер? – По акценту я признал в нем грузина. Совсем как товарищ Сталин.
Я полез во внутренний карман пиджака и передал ему удостоверение личности, в которое по совету Белински вложил два стодолларовых банкнота, пока сидел в грузовике. Руставели как ни в чем не бывало
