— Очень повезло. Как ты себя чувствуешь, бабушка?
— Гораздо лучше, дорогой, особенно теперь, когда увидела вас обоих. — Старая дама счастливо улыбнулась Стейси. — Борина хорошо накормила вас?
Так она заранее знала, что Андрэ приедет ужинать на виллу! Ух, коварная! — весело подумала Стейси.
— Бабушка, Андрэ сказал, что у тебя много альбомов с фотографиями. Можно мне посмотреть?
Женевьеву эта идея восхитила, и она тотчас послала Андрэ за альбомами.
— Завтра, — обещала она Стейси, — мы с тобой будем рыться в фотографиях, пока ты не запросишь пощады.
Вернулся Андрэ с кучей альбомов и предупредил, что Эугения вот-вот придет укладывать больную.
— Бабушка, обещай хорошо себя вести и как следует отдохнуть.
— Разумеется, — покладисто согласилась старая дама и подставила Стейси и Андрэ щеку для поцелуя на ночь.
— Завтра мы с тобой увидимся? — спросила она внука.
— Обязательно.
— А я загляну к тебе перед завтраком, — пообещала Стейси.
В холле Андрэ взглянул на часы.
— Увы, мне пора ехать. Надо перед сном разобрать еще кое-какие документы.
— Спасибо, что составил мне компанию за ужином.
— Стейси... — начал он, но тут же осекся, ожесточенно провел по волосам растопыренными пальцами. — Нет, не нужно. Какой смысл начинать перед сном разговор, который непременно закончится ссорой? Иди спать, Стейси. Тебе тоже нужен отдых.
— Я тебя провожу.
Они вышли на улицу. Вечер был прохладный, в черном бархате неба звезды сияли особенно ярко.
— Что за прекрасная ночь! — воскликнула Стейси и улыбнулась Андрэ. — Мне очень жаль, что бабушка прихворнула, но, по правде говоря, я рада, что приехала сюда.
— А я — нет.
— Но ты же сам просил меня...
— Я имею в виду, что, когда ты уедешь, мне будет еще труднее выносить разлуку с тобой.
Он взял руку Стейси, целомудренно коснулся губами ее запястья, затем повернулся и почти побежал к машине. Стейси прислонилась к колонне, слушая, как затихает вдали урчание мотора.
Да ведь это же просто глупо, сказала себе Стейси, готовясь ко сну. Андрэ желает меня, я люблю Андрэ — что же еще нам нужно? Жизнь и так слишком коротка, чтобы отказывать друг другу в радости! Стейси приняла решение, и оно усмирило ее душевное смятение не хуже снотворного: едва сомкнув глаза, она уснула крепким и здоровым сном младенца, а когда проснулась, было уже утро.
Стейси приняла душ, наскоро просушила волосы, натянула джинсы, рубашку и пуловер, а потом отправилась узнать, как провела ночь Женевьева.
— Спасибо, дитя мое, я спала замечательно, — сказала больная, подставляя Стейси щеку для поцелуя. — И ты, думаю, тоже. Глаза у тебя буквально сияют. Неужели прошлой ночью случилось нечто приятное? — перейдя на шепот, с надеждой осведомилась Женевьева.
Стейси, смеясь, покачала головой.
— Нет, бабушка, ничего из ряда вон выходящего. Я действительно как следует выспалась, вот и все. После завтрака я зайду посмотреть фотографии.
— Через час, мадемуазель, и ни минутой раньше, — вмешалась строгая сиделка.
Стейси с аппетитом позавтракала горячими круассанами, фруктами и сыром, выпила несколько чашек кофе, затем убрала со стола и отнесла поднос с грязной посудой на кухню — к вящему неудовольствию Борины.
— Не могу же я сидеть сложа руки, — смеясь, успокаивала ее Стейси. — Правда, сегодня замечательный день? Я пойду прогуляться в саду, пока меня не позовут к бабушке.
Позднее, вернувшись в комнату больной, Стейси увидела, что старая дама восседает на кровати и вид у нее в высшей степени недовольный.
— А, Стейси! — воскликнула она с неподдельным облегчением. — Теперь Эугения может пойти насладиться давно заслуженной чашечкой кофе... а мы с тобой поболтаем.
Когда сиделка ушла, Стейси устроилась в кресле и лукаво улыбнулась бабушке.
— Ты выглядишь великолепно.
— Великолепно?! Меня напичкали пилюлями, подвергли унизительной процедуре обтирания, потом усадили в кресло, точно куклу, и перестелили постель. — В глазах старой дамы заплясали зловредные искорки. — Я велела Эугении оставаться внизу до самого обеда или пока я не позову. Думаю, она не на шутку оскорбилась.
— Да ведь ты ее попросту выставила! Как не стыдно, бабушка!.. Ну что, продолжим читать роман или ты хочешь поболтать?
— Ни то ни другое, дитя мое. Больше всего я хочу показать тебе фотографии. Подай-ка мне первый альбом.
Стейси зачарованно смотрела, как Женевьева страницу за страницей листает историю своей жизни, запечатленную на снимках. Фотографии изображали красивую девушку в платьях по моде начала века — на вечеринках, в саду, на теннисном корте, потом — в подвенечном наряде рядом с красавцем-мужем, а после — с младенцем на руках.
— Это Гвидо, отец Андрэ. А на следующей странице — Изабель, мать Анны.
Некоторые фотографии Стейси уже видела — в серебряных рамках, на стенах салона — но снимки Андрэ, Дидье и Стеллы в детстве были ей внове и вызвали у нее искреннее восхищение. Вот Андрэ играет с младшим братом и сестренкой, вот он уже подросток, свысока глядящий на весь свет, а на него с обожанием смотрит юная Анна... а вот — снимок, на котором Андрэ рядом с молодой, чересчур серьезной девушкой, и на пальце у нее блестит бриллиантом обручальное кольцо.
— Нинон Мелано? — догадалась Стейси.
— Да. Она тогда была почти красавицей, но годы оказались к ней не слишком благосклонны. — Женевьева выразительно фыркнула. — Впрочем, Нинон все же держится лучше, чем ее сестра Магдалина — та цепляется за молодость зубами и ногтями... с немалой помощью денег Дьюка Биллибьера.
Стейси рассмеялась и крепко обняла старую даму, затем взяла другой альбом — там были снимки с приемов, семейных праздников и вечеринок.
— Когда делали эту фотографию, я еще не была Страусс, — с грустью проговорила Женевьева, показывая на двух девушек в причудливых, видимо маскарадных, платьях. — Тогда я в последний раз виделась со своей кузиной.
— Что же с ней стало?
— Она сбежала из дому и умерла совсем молодой. — Старая дама глубоко вздохнула и решительно захлопнула альбом. — Ну, довольно. Не будем больше грустить.
Стейси послушно взяла у нее альбомы, поставила их на полку и снова села, целиком погруженная в свои мысли. Женевьева между тем оживленно вспоминала о счастливых временах, о которых напомнили ей старые фотографии. Не сразу, но все же она заметила, что Стейси почти не слушает.
— О чем ты задумалась, дитя мое?
— Бабушка, как звали твою кузину?
— Жаклин. Она была славной девушкой, настоящей красавицей, и я любила ее, как родную сестру, но... Стейси, в чем дело?
Та проворно вскочила.
— Я сейчас кое-что принесу! — выпалила она и, умчавшись в свою комнату, скоро вернулась с фотографией. — Посмотри, бабушка, это Жаклин?
Старая дама смотрела на снимок с неподдельным изумлением, затем медленно подняла на Стейси влажные от слез глаза.
— Боже милосердный, это действительно Жаклин! Примерно на год старше, чем была, когда мы с ней
