— Ну теперь-то ты понял, насколько лучше чувствуешь себя на природе?
Патриция замерла на секунду перед тем, как начать подниматься на очередной холм. Ее щеки раскраснелись, словно маки, а глаза горели воодушевлением, как у ребенка, отправившегося на поиски сокровищ. Она довольно улыбнулась Густаву, который шел за ней следом по горам, по долам, не разбирая дороги, причем последние сорок минут он хранил непонятное молчание.
Он вытер лоб тыльной стороной руки, остановился на некоторое время в высокой траве и никак не мог наглядеться на свою спутницу. Никто бы не смог убедить его, что существует более привлекательная, более милая и желанная женщина во всем мире. Он уже много миль прошел, любуясь ее тугой попкой и покачивающимися бедрами, и это зрелище ему еще не надоело. И это несмотря на то, что его новейшие кроссовки задали ему жару и теперь на его пятке, видимо, красовалась огромнейшая мозоль.
— Если бы не моя пятка, стертая в кровь, я и вправду ощущал бы себя на вершине блаженства, — сдержанно заметил он.
— Это из-за твоих новых кроссовок?
Патриция озабоченно подошла к нему.
Парень, твои шансы растут, подбодрил себя Густав. Впервые за всю прогулку Патриция смотрела на него, а не на окружающую природу. Прежде ему никогда не приходилось конкурировать с деревьями или травами в борьбе за внимание красивой женщины, и теперь его мужская гордость была несколько задета.
— Может быть, устроим небольшой привал? — предложил он.
— Неужели ты до сих пор не знаешь, что нельзя отправляться в длительную прогулку, не разносив предварительно новую обувь? — нахмурилась Патриция.
— Послушай, — защищаясь, обиженно возразил Густав, — я городской парень и не знаю этих ваших деревенских хитростей.
Пытаясь скрыть разочарование от того, что им приходится прервать такую чудесную прогулку, Патриция все же вошла в положение Густава. Для нее это было внове — нести ответственность за кого-то, хотя раньше у нее неоднократно мелькала мысль о том, что было бы здорово, если бы такой сильный человек, как Густав, нуждался в ее помощи.
— Снимай кроссовки, я посмотрю, что можно сделать, — скомандовала она.
Густав поморщился и сделал шаг назад.
— Вот еще! Я не собираюсь пасть жертвой твоих медицинских экспериментов. Помнишь, ты однажды пыталась вытащить у меня занозу? Тогда ты чуть не убила меня! Какой бы нежной ты ни выглядела, Патриция, но когда дело доходит до лечения раненных и больных, тут ты скорее Кинг-Конг, чем Флоренс Найтингейл!
Сначала обиженная не очень лестным упоминанием о ее способностях оказывать первую медицинскую помощь, Патриция вовремя вспомнила, что временами она и вправду бывала тяжела на руку. Увидев неподдельный ужас в глазах «раненного» Густава, она от души расхохоталась.
Густав неожиданно засмеялся вместе с ней, и их бурное веселье взорвало безмятежность осеннего дня. Когда они отсмеялись, Патриция поняла, что теперь их окружает совершенно другая тишина, тишина, пронизанная первозданным тайным смыслом.
Густав стоял прямо перед ней. Очень близко. И она чувствовала его притяжение. Патриция смутно понимала, что должна сделать что-то, чтобы нарушить это колдовство, увеличить расстояние между ними, пока она не сделала что-то такое, о чем потом пожалеет. Что-то такое, что принесет ей боль и горечь, когда у нее будет время подумать.
Но их общее веселье усыпило ее бдительность, да и Густав стоял перед ней, как синеглазый подарок, посланный изголодавшейся женщине. Его глаза обещали ей все, что угодно, все, что попросишь…
Ее взгляд медленно пополз вверх, затем мимоходом задержался на его губах, потом погрузился в пучину гипнотической синевы. Что-то внутри нее дрогнуло и разлилось жаром по всему телу.
— Ты знаешь, наверное, все-таки не стоит снимать кроссовки, — выжала из себя Патриция, отворачиваясь и отходя на подкашивающихся ногах. При этом она искренне сожалела о каждом шаге, который уводил ее от Густава. — Потом ты просто не сможешь их опять надеть. Пора в путь.
— Тебе никогда не предлагали вступить в отряд по подготовке коммандос? — язвительно пробормотал Густав ей вслед.
— Не думаю, что форма пошла бы мне, — парировала Патриция.
— До чего же здесь красиво, просто дух захватывает, — вслух размышляла Патриция, на приличной скорости продолжая путь по зеленому лугу. Густав из последних сил тащился за ней. Перед ним стояла сложная задача — добраться до дома Дэвида с наименьшими потерями.
— Неудивительно, что природа вдохновила многих поэтов на создание шедевров! — мечтательно заметила Патриция.
— Рад, что хоть ты получаешь от всего этого удовольствие, — пробормотал Густав.
Он остановился, чтобы перевести дыхание. Патриция продолжала идти, и неожиданно Густаву пришло в голову, что после созерцания ее грациозных движений на протяжении пяти или шести миль он вполне мог бы сочинить пару сонетов, посвященных ей. Кстати, он считал, что находится в хорошей физической форме. Он регулярно занимался в небольшом гимнастическом зале, устроенном им дома, к тому же пару раз в неделю устраивал большие заплывы в бассейне, но у Патриции было столько сил и энергии, что это вызывало его искреннее восхищение и удивление.
Может, все дело в том, что она с детства постоянно занималась балетом? Когда они жили вместе, по утрам она каждый день самозабвенно тренировалась у станка, прежде чем уйти на работу. Ее гибкость всегда заводила его — особенно в постели.
Густав пробормотал про себя что-то энергичное и решительно сел прямо на траву.
— Почему ты уселся? Нога болит? — крикнула ему Патриция, убирая волосы с лица.
— Сколько нам еще идти? — спросил он сердито.
— По моим подсчетам, еще минут двадцать.
Патриция вытащила из кармана слегка измятую карту местности и стала ее рассматривать, не подозревая, что переживает сейчас Густав. Она знала, что он испытывает некоторое неудобство из-за новых кроссовок, но надеялась, что он все же получил хоть какое-то удовольствие от их прогулки.
— Двадцать минут?! Да каждая из них тянется, словно целый час! — пробормотал Густав себе под нос, потирая подбородок, поросший легкой щетиной.
Сегодня утром он забыл побриться, что случалось с ним чрезвычайно редко.
— Только не говори мне, что человек, который может утихомирить целый офис служащих одним взглядом ледяных глаз, не способен пережить пару волдырей на пятке.
Патриция хихикнула, запихнула карту в карман и уже собиралась опять отправиться в путь, не обращая внимания на страдания Густава, как вдруг он, невзирая на боль, пронизавшую его насквозь, резко вскочил и рванул к Патриции, как умелый спринтер, начинающий дистанцию.
Совершенно ошеломленная этим, Патриция не успела никак отреагировать, лишь озадаченно смотрела на Густава, когда он сбил ее с ног, подхватил в железные объятия, прежде чем она упала, и нежно уложил на мягкую, сладко пахнущую траву.
Его длинные мускулистые ноги пригвоздили ее к земле, его дыхание касалось ее лица, а ее руки оказались запрокинутыми за голову и прижатыми к траве. На его лице играла хищная усмешка, которой пират мог одарить свою пленницу, прежде чем воспользоваться ее слабостью.
Лицо Патриции горело от негодования. Она подняла колено, намереваясь нанести ему удар в самое чувствительное место, но он разгадал ее замысел и увернулся.
— Так тебе нравится мучить меня? — прохрипел Густав.
— Я никого не мучаю! Разве я виновата, что ты напялил эти дурацкие кроссовки?
Глаза Патриции сыпали зеленые злые искры. Она попробовала вырваться, но все ее попытки освободиться были обречены на неудачу, как она быстро поняла. Густав состоял из сплошных мускулов и значительно превосходил ее по физической силе. Он поразил ее и, помимо ее воли, волновал, хотя она и не забыла о своих клятвах больше не позволять ему играть с ее сердцем… или с ее телом.
— Наверное, твоя сидячая работа сделала тебя слишком нежным для таких прогулок, — насмешливо
