его, как жаждущий пьет воду в пустыне.
— Мы не созданы друг для друга. Ты слишком молода и красива, чтобы сейчас связывать свою жизнь. Ну а я… Хотя я и провожу большую часть своей жизни на работе, но только сейчас я начал понимать, что мне нужна семья. Я хочу иметь детей, хочу домашнего уюта. Я не большой любитель каждый вечер ужинать в ресторанах или летать в Париж потому только, что тебе захотелось что-то купить. Мне нужен дом, настоящий дом.
Юная француженка с непередаваемой фацией, с которой она делала все, повела плечом.
— Неужели ты считаешь меня такой пустой, Густав? Я глубоко расстроена тем, что ты не хочешь жениться на мне. Ты хочешь ребенка? Я рожу тебе дюжину.
Но, говоря это, Эстер едва заметно брезгливо поджала губы, не в силах скрыть своего отвращения к этой идее. Они никогда раньше не говорили на эту тему, но теперь Густав понял, что он поступает совершенно правильно.
— Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь. — Он обнял Эстер, запечатлев на ее лбу поцелуй, который был скорее отеческим, и покровительственно улыбнулся. — Не бойся, дорогая. Я не оставлю тебя у разбитого корыта. Тебе будет на что жить, пока на горизонте не появится новый обеспеченный жених.
2
— Детка, что это ты сидишь в темноте?
Тетя Марион включила свет и удивленно посмотрела на племянницу, сидящую с ногами на диване. Зажмуриваясь от яркого света, девушка вытянула затекшие ноги и быстро изобразила беспечную улыбку. Эта маска уже стала ей привычной. Если бы тетя знала, что ее племянница сейчас чувствует, эта рыжая решительная ирландка львицей бросилась бы ей на помощь. Но она все равно ничем не сможет помочь…
— Я немножко вздремнула, — соврала Патриция. — Я приготовила обед, поднялась сюда, чтобы немного отдохнуть, и неожиданно заснула.
— Густав нашел тебя?
Тетя небрежно бросила ключи на антикварный столик у двери и стояла, нахмурив густые брови, как бы всем своим видом показывая, что она не даст в обиду свою любимую племянницу. Иногда она напоминала Патриции полицейского из популярного телевизионного сериала, который был особенно хорош в проведении дознания.
— Нашел. — Патриция не торопилась выкладывать тете все сразу. Она помолчала и заправила за ухо вьющуюся прядь. — Кстати, зачем ты сказала ему, где меня искать?
— Потому что он был предельно вежлив и искренне обеспокоен. Я считаю, что вам двоим уже давно пора поговорить, даже если вся вина и лежит на нем.
Марион Вильямс, высокая худая женщина немногим за пятьдесят, имела ирландские корни, о чем свидетельствовал ее рыжий цвет волос и соответствующий темперамент. Она была не на шутку взволнована. Чтобы скрыть волнение, она прошлась по комнате, затем сняла элегантный пиджак цвета морской волны и старательно пристроила его на спинку старинного стула с гнутыми ножками.
— Марион, ты немного не так поняла причину, по которой он был обеспокоен. А насчет мирных переговоров… Ты не думаешь, что уже немного поздно для этого?
— Поговорить никогда не поздно, запомни это, детка. Ты находишься в совершенно непонятной ситуации. То ли замужем, то ли нет. Соломенная вдова какая-то. Вам давно пора утрясти этот вопрос.
Патриция глубоко вздохнула и решительно встала.
— Если тебя это обрадует, могу тебе сообщить, что мы и вправду все утрясли. Густав попросил у меня развод.
— Как?!
Марион просто остолбенела от удивления. Патриция впервые видела ее такой. Никто и никогда прежде не мог застать ее врасплох. Семейные мифы гласили, что с двух лет тетя Марион демонстрировала чудеса сообразительности. Обмануть ее бдительность было просто нереально.
— И что ты ответила ему на это? — поинтересовалась тетя, которая уже пришла в себя и теперь рассеянно перебирала пальцами жемчужины ожерелья.
Патриции было трудно говорить об этом. Сколько раз за этот час, который она просидела, прячась от всех, она повторяла себе, что нет ничего противоестественного в том, что Густаву нужен развод. Но какая- то иррациональная часть ее сознания все эти годы хваталась за слабую надежду, что однажды он непременно вернется к ней. А сегодня все ее надежды были уничтожены, словно желтые листья, втоптанные в осеннюю грязь.
— Я согласилась. Что еще я могла сделать?
— А ты рассказала ему о ребенке?
Когда тетя Марион пыталась добраться до правды, она не имела привычки церемониться.
— У Густава есть женщина, и он опять хочет жениться, завести семью… Да, я рассказала ему о ребенке. Наверное, лучше было бы, если бы я не стала делать этого.
Стараясь увернуться от проницательного взгляда тети Марион, Патриция прошла мимо нее к двери. Может, это и было трусостью с ее стороны, но она сейчас была не в состоянии вынести допрос с пристрастием. Она хотела только одного — залезть в горячую ароматизированную ванну и уж там, в одиночестве, вволю поплакать.
— Ты сделала все правильно! Пусть и Густав почувствует ту боль, которую он заставил тебя испытать!
— Тетя, но он был просто раздавлен этим известием. Что толку, если мы оба будем страдать?
И опять Марион не сразу нашлась, что ответить. Она обняла Патрицию и отвела рыжую прядь с ее лица.
— Девочка моя, ты такая красавица. Ты должна быть счастлива. В твоем возрасте ты должна вовсю наслаждаться жизнью, а не сидеть в пыльном магазине с такой старой перечницей, как я.
Патриция улыбнулась, чувствуя непреходящую нежность к тетушке, которая, не колеблясь, приняла ее в свой дом, когда Густав бросил ее, к тетушке, которая дала ей не только крышу над головой, но и возможность неплохого заработка, когда в этом возникла нужда. Когда Патриции было особенно трудно, Марион, не задумываясь, бросалась ей на выручку. И именно Марион была рядом с ней в больнице, именно она держала ее за руку в ту ночь, когда Патриция потеряла своего долгожданного ребенка.
— Никакая ты не старая! — искренне возмутилась Патриция. — Ты еще дашь фору некоторым молодым! А что касается счастья… Первые годы жизни с Густавом я была счастлива. По-настоящему.
Воспоминания об уже забытых было моментах этой беспечной и счастливой жизни заставили ее щеки немного окраситься.
— Какой же он дурак! — с отвращением заявила тетя. — Я это говорила пять лет назад, да и сейчас не устану повторять. Он имеет хоть малейшее представление о том, что же он потерял?!
Кажется, уже недалеко. Густав притормозил на обочине, чтобы еще раз взглянуть на карту. Убедившись, что не сбился с дороги, он опустил стекло и с удовольствием вдохнул свежий деревенский воздух. Теплая погода еще держалась, но уже явственно чувствовалось приближение осени. Листья начали желтеть и опадать, столбик термометра опустился, но сейчас это только радовало Густава. Освежающая прохлада помогала ему здраво мыслить.
Он вытащил из нагрудного кармана старую затертую фотографию, сделанную много лет назад, когда они с Патрицией только познакомились. Это было в Париже. На фотографии была запечатлена смеющаяся Патриция на фоне Эйфелевой башни. Она выглядела юной и потрясающе красивой. Ветер развевал ее золотисто-рыжие волосы, ее зеленые глаза сияли словно звезды, а миленькое летнее платье подчеркивало все достоинства фигуры. Густав тогда просто не мог отвести от нее глаз, а она пыталась заплатить за обед, хотя было совершенно очевидно, что из них двоих он был явно более платежеспособен. И он вскоре понял, что именно такова была Патриция, в своей щедрости и открытости не знающая меры. Густаву казалось, что
