нужно, чтобы он пустил в ход свои танки — и сделал это немедленно!
Молодой офицер стремглав выбежал из помещения штаб-квартиры обороны Аахена, топча ставшие уже ненужными карты. Сейчас было поздно кропотливо разрабатывать какую-либо стратегию. Пришла пора просто воевать за Аахен — за каждый дом, каждую улицу.
Немецкие войска в панике отступали от Римбурга. Большинство людей было движимо элементарным животным страхом. Весь горизонт буквально пылал от беспрестанных разрывов снарядов — это, не умолкая ни на секунду, работала артиллерия генерала Хоббса. От ее ударов содрогалась сама земля. И по этой земле в направлении Аахена непрерывной вереницей двигались штабные «хорьхи» [49], восьмитонные «опели», тракторы, тащившие прицепы, набитые ранеными, и санитарные машины, на крышах которых был ярко и крупно намалеван красный крест — в надежде, что американская авиация не станет бомбить и обстреливать их.
В самом центре этого бесконечного потока перепуганных, потерявших всякую надежду людей двумя неподвижными стальными бастионами высились два «королевских тигра». Их длинные орудия были нацелены в ту сторону, откуда, скорее всего, должны были появиться наступавшие американские части.
Для того чтобы выполнить приказ бригадефюрера Доннера и попытаться остановить американский прорыв на этом участке фронта, фон Доденбург смог выделить всего лишь два танка. Все остальные машины стояли у Голгофы, прикрывая это направление. Штандартенфюрер считал, что не имеет права тронуть их — они и так непрерывно отбивались от наседавших на них частей 1-й пехотной дивизии США. Сюда вместе с двумя «тиграми» он привел и отделение панцергренадеров «Вотана». Они должны были прикрывать танки от американских атак.
Бойцы свалили огромные дубы, окаймлявшие дорогу, по которой двигались отступавшие, так что эти гигантские деревья образовали подобия стен. Если американцы будут наступать, то ряды поваленных дубов должны были стать серьезным препятствием, которое было призвано существенно ограничить возможности их маневра.
Танк фон Доденбурга встал с одной стороны дороги, а танк Краузе — с другой. Куно рассчитывал, что, наткнувшись на поваленные деревья, американская бронетехника не сможет двигаться прямо, и ей придется пересекать огромное поле, тянущееся по обе стороны мощеной дороги. Когда же «шерманы» окажутся в этом поле, они не смогут ни мчаться на большой скорости, ни быстро маневрировать, а значит, превратятся в удобные мишени для «тигров» фон Доденбурга.
Сейчас, когда остатки немецких войск стремительно отступали в сторону Аахена, где офицеры генерала Доннера должны были сформировать из них новые части, может быть, загоняя в них солдат под дулом пистолета, два эсэсовских «тигра» неподвижно стояли посреди дороги, готовясь принять неравный бой со значительно превосходящими силами противника. В сером небе высоко над ними висел неподвижный солнечный диск угрожающего красноватого цвета.
— А знаешь ли ты, Матц, — сказал Шульце, когда они вместе с приятелем покрывали свой танк маскировочной сеткой и дополнительно обкладывали его дубовыми ветками, чтобы он был не так заметен, — что в России больше двухсот миллионов жителей?
— Им давно следовало изобрести и ввести у себя презервативы, — хмыкнул Матц. В следующую секунду ему пришлось оттолкнуть от себя какого-то отступавшего солдата, который слепо несся вперед, не разбирая дороги; если бы Матц не оттолкнул его вовремя, то тот просто врезался бы в эсэсовца.
— И почти столько же людей живет в проклятой Америке. Я уж не говорю о вонючих англичанах и обо всем том темнокожем сброде, который они навербовали в своих заморских колониях, чтобы бросить в бой против нас, — продолжал Шульце.
— Ну что ж, господин гауптшарфюрер, все, что я могу сказать — так это то, что в течение последних пяти лет делал все от меня зависящее, чтобы укокошить как можно больше этих субъектов, — фыркнул Матц. — Я, правда, даже не представлял, как их много.
Шульце с важным видом кивнул:
— Я так и понял. Но ты не одинок в своем неведении, Матц. Таких, как ты, очень много. Однако нам действительно противостоит в целом больше пятисот миллионов человек. А все, что мы имеем на нашей стороне, — это несколько грязных макаронников-итальянцев да с десяток любителей оперетт из Венгрии и Румынии.
Матц закончил маскировать свою сторону «тигра». Люди Краузе также успешно закамуфлировали свой танк.
— Но у нас есть еще ракеты «Фау-1» и «Фау-2», господин гауптшарфюрер, — промолвил Матц. — Я думаю, не стоит сбрасывать со счетов это оружие возмездия, о котором столько говорит наш фюрер.
Шульце сделал непристойный жест.
— Ты сам прекрасно знаешь, Матц, чего на самом деле стоит оружие возмездия нашего фюрера!
— Но наши газеты постоянно твердят, что эти ракеты не дают жить населению Лондона и других крупных английских городов, — не сдавался Матц.
— В следующий раз ты можешь с таким же успехом сказать мне, что веришь в Деда Мороза и в сказки братьев Гримм, — презрительно фыркнул Шульце, накинув маскировочную сетку на дуло танковой пушки. Теперь все было готово.
— Извините меня, господин гауптшарфюрер, но вы, выражаясь грубо, просто не в курсе. У нас действительно есть оружие возмездия, с помощью которого Германия может выиграть эту войну. Когда после битвы под Монте-Кассино я валялся в военном госпитале в Гейдельберге, то слышал, как офицеры говорили об отравляющем газе, который…
— Отравляющий газ! — с презрением прервал его Шульце. — Единственный отравляющий газ, с которым я сталкивался на этой войне, — это то, чем приходилось дышать в столовой после того, как ублюдки с нашей кухни подавали на обед вонючий гороховый суп! Нет, Матци, горькая правда заключается в том, что на нас ополчилась добрая половина всего мира. — Шульце на мгновение замолчал, переводя дыхание. — Оружие возмездия, надо же… А в результате нам приходится оборонять эту дорогу, имея в своем распоряжении всего лишь два «тигра»! Ты можешь объяснить это, ты, чертов фельдмаршал?
— Я могу вам это объяснить, чертов фельдмаршал Шульце! — внезапно услышали они прусский говорок фон Доденбурга за спиной.
Два унтер-фюрера мгновенно стали по стойке «смирно», но штандартенфюрер махнул им рукой, чтобы они стояли «вольно».
— Не пытайтесь втереть мне очки, — произнес фон Доденбург с легкой улыбкой. — Я знаю вас, как свои пять пальцев. В вас все равно нет ни капли человеческого уважения к офицерам.
— Ну да, господин штандартенфюрер, не зря же говорят, что человеком становятся только с приобретением лейтенантского звания, не ниже, — широко улыбаясь, проговорил Шульце.
— Ладно, а теперь послушайте меня внимательно. — Привлекательное молодое лицо фон Доденбурга отвердело, с него исчез какой-либо намек на улыбку. — Ты спросил, Шульце, какого черта мы пытаемся прикрыть эту дорогу, имея в своем распоряжении всего лишь два танка, когда против нас, по сути, выступает целая американская дивизия? Я скажу, почему. Потому, что мы носим эту проклятую форму и эти идиотские серебряные руны. — Он постучал по зигзагообразным буквам SS у себя на воротнике. — Потому, что на фуражках у нас — изображение мертвой головы, от которой трепещет половина Европы и от которой у нее душа в пятки уходит от страха. Мы — эсэсовцы, Шульце, которых ненавидят и боятся, где бы мы ни появились. И однажды те люди, которые ненавидят и боятся нас и которые ненавидели и боялись нас все последние пять лет, попытаются отомстить нам. И что мы можем делать в таких условиях, кроме как продолжать отчаянно сражаться? Каждый день, когда нам удалось отбиться от наших врагов и выжить, означает новый день жизни для нас. Получается ли это при помощи отравляющего газа или этих прекрасных металлических монстров — не важно. — Куно фон Доденбург погладил железный бок мощного «тигра»; в его глазах сиял огонек фанатизма. — Ибо в тот самый день, когда мы прекратим сражаться, мы окажемся в могиле. Понятно? — Он пытливо воззрился на лицо здоровенного уроженца Гамбурга.
Гауптшарфюрер Шульце кивнул и выдохнул:
— Так точно, господин штандартенфюрер!
— Отлично. Я пойду проверю, как Краузе замаскировал свой танк. А вы оставайтесь здесь.
Дождавшись, когда фон Доденбург перейдет дорогу и окажется у танка Краузе, Матц повернулся к
