— Разве можно допустить, чтобы люди умерли от жажды? — спросил Эномай.
— В том-то и дело! — подхватил Зосим. — Закон должен отступать перед необходимостью. Увы, так происходит нечасто.
— До чего же они там договорились? — спросил пастух.
— Устроить один резервуар на всех и строго следить за пьющими, — ответил Зосим. — Одна кружка в день на каждого. Охранять воду будут слуги Фанния.
Трое слушателей не торопились высказывать свое мнение. Они думали об одном и том же и знали мысли друг друга. «Что за глупость! — думали они. — Что может быть проще, чем мирно спуститься с горы? Очень может статься, что претор гораздо милостивее, чем мы про него решили: все-таки образованный человек, лысый к тому же… „Пожалуйста, дайте нам напиться, — скажут они ему попросту, дружески. — И вернемся к прежней жизни, каждый на свое прежнее место. Там всем было не так уж плохо“». Солдаты сжалятся над ними, принесут прохладного вина, хлеба, свинины и кукурузной каши. Все будут счастливы, что недоразумения преодолены, что мучения позади.
— Ох! — не выдержал пастух и сглотнул. Он ломал голову над тем, что только что услышал. — Делить воду на три части было глупо. Раньше, когда все было хорошо, никто не вспоминал, кто ты — галл или фракиец.
— У каждого народа свой нрав, — возразил ритор. — Кельты отважны, но заносчивы, вспыльчивы, непокорны. Фракийцы великодушны, синеглазы, рыжеволосы. И делят своих женщин между собой.
— Одно дело книжки, другое — жизнь, — молвил старик Вибий. — Голодный фракиец под стать кельту, подыхающему от жажды.
Четверка молча посмотрела с горы вниз. Из лагеря претора к ним поднимался высокомерный белый дым. Там уже принялись готовить обед. По всей кампанской равнине, от Волтурна до гор Соррентума, крестьяне, пастухи, батраки и рабы усаживались за полуденную трапезу: кукурузная каша, салат, копченая свинина, вареная репа.
— Из Спартака получился бы великий полководец, — проговорил ритор. — Окажись он на месте Ганнибала, Рим не устоял бы.
— Ганнибал… — протянул пастух. — Я слыхал, что он привязывал к рогам коров солому, поджигал ее и гнал коров на римский лагерь. А римляне тушили огонь и наедались говядины. — Он через силу улыбнулся.
— Не болтай глупости, — отмахнулся Зосим.
— Ты знаешь историю наизусть, а я ее познал, можно сказать, брюхом, — высказался пастух. Он почему-то воспрянул духом и желтел своими здоровенными зубами, сверкая глазами.
— Он что, взаправду был князем? — спросил он поспешно и как-то рассеянно.
— Кто, Ганнибал? — спросил Зосим.
— Я о Спартаке.
— Этого никто точно не знает, — сказал Зосим. — Разве что ты, — обратился он к Эномаю.
Эномай ответил не сразу, потому что был погружен в собственные мысли. У него был высокий лоб, где напрягся под тонкой кожей синий желвак.
— Я тоже не знаю, — ответил он.
— Был бы он князем, — крикнул Гермий, — ел бы дроздов! Все князья едят дроздов! — Он повторил свое странное заявление несколько раз, и глаза его наполнились слезами.
— Вот обжора! — сконфуженно откликнулся Зосим. Сам он всегда находил способы подкрепиться сверх общего скудного рациона.
— Ничего, все равно я его люблю, — сказал успокоившийся пастух. — А люблю я его потому, что никто из нас не знает, зачем нам все это, один он знает.
— Что он знает? — оживился Зосим.
Пастух сперва молчал, а потом опять завелся:
— У него всегда пухнет от мыслей голова. Взять хоть эту его новую идею — веревки.
— Сумасшествие! — отрезал Зосим. — Уверен, что из этого ничего не выйдет.
— Я тоже сомневаюсь, — признался пастух. — Но хорошо то, что у него заводятся хоть какие-то мысли…
И снова четверка стала молча наблюдать, что происходит внизу. Клубы пыли, появлявшиеся то здесь то там на дорогах, означали, что едет упряжка или всадник; там внизу, люди разъезжали, как хотели, не ведая преград.
Сзади, из кратера, раздался шорох и стук падающих вниз камней. Любопытный Зосим оглянулся.
— Это твой сын, — сказал он старику. — Весь мокрый от усердия. Небось, его распирают новости.
Вибий-младший с трудом перевел дух; его пухлые губы пересохли и растрескались, глаза стали еще более вылупленными, чем обычно.
— Спускайтесь! — крикнул он. — Все должны помогать вязать веревки. Вечером начнется забава.
— Какая еще забава? — спросил пастух, вскидывая голову.
— Спускайтесь, вам говорят! — опять крикнул юный Вибий. — Все должны рвать свою одежду, чтобы получилось больше веревок. Такое принято решение. Всем вниз!
Пастух встал и замахнулся в пустоту посохом.
— Вот видишь! — сказал он Зосиму с упреком и стал проворно спускаться вниз.
— Безумная затея! — проворчал ритор, резво вскакивая. — Где это слыхано — спускаться с горы по веревкам?
Посыпавшиеся вниз камешки заглушили слова. Старик поднялся последним, бросил взгляд на лагерь претора Клодия Глабера, сплюнул вниз и сказал:
— Надеюсь, вы славно наедитесь.
— Ты так сильно их ненавидишь? — спросил его Эномай по пути в жерло.
— Иногда, — был ответ. — А вот они ненавидят нас всегда. В этом их преимущество.
Армия претора Клодия Глабера была разгромлена в ночь после десятого дня осады горы.
Гора нависала над римским лагерем крутой, но не совсем уж неприступной скалой. Дезертиры неоднократно предпринимали попытки по ней спуститься; часть склона они преодолевали кувырком, но все же достигали лагеря живыми и гибли уже внизу, от рук солдат. Предусмотрительный претор, памятуя об этом, выставил часовых по всему изгибающемуся, как серп, внутреннему краю лощины, именуемой «адская преисподняя».
С другой стороны, обращенной к морю, гора представляла собой почти вертикальную стену, под которой стоял лес. Здесь разбойников стерегла сама Природа, облегчая Клодию Глаберу задачу. Здесь гладиаторы и решили спуститься по одному на веревках, выждав два часа после заката, чтобы обогнуть гору и напасть со спины на ничего не подозревающего претора.
Спуск занял часа три и происходил почти бесшумно. С горы свесились две самодельные веревки и одна веревочная лестница, ступеньками в которой служили ветви дикого винограда — единственной растительности, осмелившейся произрастать внутри кратера. По ней спускали оружие и наименее проворных. Луна — и та помогла своим светом успеху предприятия.
Первыми спустились гладиаторы, за ними — слуги Фанния, потом наемники из роты Мамия, дальше — остальные мужчины, способные пользоваться оружием. Достигшие ровной поверхности ложились в траву и ждали. Некоторые тихонько переговаривались.
После полуночи одна из веревок лопнула, двое упали вниз и переломали кости. Но и они старались не стонать, чтобы не подвести остальных. Помочь им было невозможно, пришлось убить; они умерли беззвучно.
На пятый час после заката двести человек, вооруженных до зубов, и еще сотня с дубинками, топорами и кое-чем, заимствованным у гладиаторов, собрались у подножия скалы. Спустились и несколько женщин, пожелавших увидеть все собственными глазами. Все остальные, в том числе старики и скотина, остались в кратере.
Отряд двинулся вперед. Предстояло обойти гору с юга, по опушке леса. Шли целый час, стараясь
