понравится. Тем не менее Бернгард высунул язык и стал слизывать со щёк малиновый сироп. Он боялся за свою белую сорочку, светло-серый костюм и щегольской галстук. Но пудинг — а он был отличного качества — склеил бандиту волосы и залепил глаза.
Гости смеялись. Хозяйка смеялась. А когда девочка за соседним столом воскликнула: «Мама, посмотри, какая свинья!» — всеобщему восторгу не было предела.
И вдруг стало совсем тихо. Что же произошло?
Бернгард кое-как разлепил склеенные пудингом ресницы и остолбенел. Надо сказать, что для этого у него были все основания. Трое мужчин стояли вокруг него и совсем не смеялись.
Но это ещё не всё. Из нагрудного кармана у одного из них выглядывал маленький знакомый, который, указав на Бернгарда рукой, отчётливо произнёс: —
Господин комиссар, это он!
После того как вымазанный пудингом Бернгард был препровождён в Главное управление, Максик должен был отправиться в гостиницу. Эрих Шустрик остановился у машины и сказал:
— Ну, больше я вам мешать не буду!
— Ты едешь со мной, — сказал Максик. — Из-за ананасного торта. И вообще… —
Конечно, ты едешь с нами, — сказал комиссар, — я же должен записать все твои данные. И вообще…
— Идёт, — сказал Эрих. — Всё равно мои родители у тёти Анны, у младенца и вообще…
Тут все трое рассмеялись и быстро покатили в гостиницу.
А в гостинице — инспектор Мюллер Второй уже позвонил туда — собрался весь персонал, начиная от директора и кончая лифтёрами. Все они столпились в вестибюле и кричали:
— Слава Маленькому Человеку! Трижды слава!
Девушки-телефонистки размахивали огромными букетами. А главный кондитер протянул Максику ананасный торт. Он был величиной с автомобильное колесо.
— Ну, что я тебе говорил? — обратился Максик к Эриху. — Ананасный торт!
Эрих поморщился:
— И ничего другого? Меня бы больше устроила телячья отбивная!
Максик подозвал директора:
— У вас найдётся телячья отбивная?
— Не меньше трёх дюжин, — ответил директор, — нежные, как масло.
— Сколько ты съешь? — спросил Максик.
— С меня хватит одной, — ответил Эрих. — С картофельным салатом, если можно.
— Прекрасно. Значит, телячью отбивную для молодого человека, — повторил директор гостиницы.
— Не для какого-то молодого человека, а для меня, — поправил Эрих.
Роза Марципан поднялась с Максиком на лифте. Она крепко держала Маленького Человека обеими руками, нежно прижав его лицо к своей щеке.
— Он знает? — спросил Максик.
Роза кивнула.
— Уже целых пять минут. Только он не хочет спускаться.
Лифт остановился. Роза пошла по коридору. Постучала в дверь.
— Это мы!
Дверь отворилась. Профессор протянул к ним навстречу руки.
— Проходите! — сказал он чуть хриплым голосом, словно был простужен.
Роза, смеясь, покачала головой.
— Не могу видеть плачущих мужчин. Через час я за вами зайду.
Она вручила Йокусу Маленького Человека, сделала реверанс и побежала к лифту.
Ровно через час она прижала ухо к двери. И не поверила этому уху: из комнаты слышались команды. Просунув голову в дверь, она увидела, что Максик тренируется на красавце Вольдемаре. Он старался что было сил.
— Быстрее, сынок! — командовал Йокус. — Проворней! Я гляжу, ты растолстел. Вот чего б я не хотел! А чего бы я хотел?
— Чтобы я не растолстел! — радостно рифмовал Максик, исчезая в Вольдемаровом галстуке.
Узел вмиг развязался, и Максик вместе с галстуком, незаметно направляемый рукой Йокуса, исчез в левом внутреннем кармане куклы.
Красавец Вольдемар тупо смотрел перед собой, но ничего не чувствовал. Роза просунула голову в дверь.
— Браво, артисты! — воскликнула она и захлопала в ладоши.
Эмма и Минна, обе голубки, прыгали взад-вперёд по шкафу и восторженно хлопали крыльями.
— Ещё два часа таких упражнений, и он обретёт прежнюю форму, удовлетворённо сказал Йокус. — В пятницу мы сможем выступить.
Максик высунулся из кармана профессора.
— Ваша милость, это невозможно! В пятницу я лечу с Отто и Бернгардом к сеньору Лопесу в Южную Америку!
Обед состоялся в Голубом салоне и понравился даже Эриху. Правда, когда дело дошло до отбивной, у него на глазах выступили слёзы. Но атому была виной английская горчица, с которой он раньше не был знаком.
— Век живи, век учись, — сказал он, обмахивая язык салфеткой, как веером.
Йокус съел не четыре шницеля, а только два. Впрочем, обед и так затянулся. Потому что на Йокуса сразу свалилась куча дел: надо было обсудить с директором Грозоветтером предстоящее в пятницу представление. А тут ещё беседы с репортёрами, то и дело врывавшимися в ресторан. И наконец, хотя и не в последнюю очередь, разговор с полицейским комиссаром Штейнбайсом, который с небольшим опозданием, но всё же явился в гостиницу из Главного полицейского управления.
— А кто, собственно, получит объявленную мной награду? — спросил профессор у полицейского комиссара.
— Эрих! — вмешался Максик. — Это ясно как день!
— Я? Почему же я? — возражал Эрих. — Если бы Максик меня не дразнил, я бы до сих пор сидел у окна и ничего не знал. Лучше уж послать деньги Отто в тюрьму. Вот кто на самом деле освободил Максика!
— По недосмотру, — сказал директор Грозоветтер. — Он пошёл за валерьянкой. Только и всего.
— А я разве собирался его спасать? — спросил Эрих. — Я его хотел как следует отлупить, вот и всё!
— Не отлупить, а стереть в порошок! — весело крикнул Максик. Он сидел на столе й уплетал торт, которым его кормила Роза.
Но комиссар отодвинул тарелку и решительно заявил:
— Маленький Человек обязан спасением только самому себе. Он был пленником и освободителем в одном лице. Докажите, что это не так, и с вашего позволения я тут же пойду в трубочисты.
Конечно, никто не захотел ему этого позволить, и всем опять стало весело. Максик превзошёл самого себя. Он изображал лысого Отто: расхаживал пьяной походкой по столу между тарелками и чашками и повторял рассказ о сеньоре Лопесе, о его крепости в Южной Америке, о подземной картинной галерее, о цыганке, о личной охране сеньора, о его балете.
Единственный человек, который не все время смеялся, а только изредка усмехался, был полицейский комиссар Штейнбайс. Он застенографировал весь рассказ Максика, громко захлопнул блокнот и быстро распрощался со всеми.
— Придётся продолжить допрос, — сказал он.
— С Лопесом даже Интерпол не может справиться! — крикнул ему вдогонку Максик. — Он слишком богат.
Комиссар, уже стоя в дверях, обернулся.
