— Решили попрощаться, Елена?
— Только что узнала: с Катей беда. Не справилась с управлением на серпантине.
— Это ужасно.
— Оля?
— Да, я слушаю.
— Зачем?
— Что именно?
— Не придуривайтесь, мне сейчас и так тяжело. Неужели вы это — из-за мужчины?
— Н-ну... по сумме заслуг.
— Оля-Оля. «Два врага есть у женщины...»
— Лена-Лена. Лучше не начинайте обряд, если не уверены, что сможете его завершить, — знаете такое правило? Вы бы построже следили насчёт наркотиков в школе — девочки от них такие впечатлительные становятся, что до беды недалеко. Не перекладывайте на меня ваши недоработки. Как вы тогда прелестно выразились — я даже не извиняюсь.
— Какая вы стали смелая. Что ж, Оля, прощайте.
— До свидания.
Ольга завершила разговор. Лишь на секунду стало нехорошо — Катя.
«Всегда ли я была такой, или из-за этих женщин, их тайн, их напитков и зеркал изменилась настолько, что человек погублен — а мне не страшно?» Потом отмахнулась — пустое.
Открыла еженедельник и стала обдумывать планы на ближайшие недели. Сразу же — навестить маму. Закончить книгу — она теперь будет другая, Ольга уже видела всю схему, осталось только записать. Потом косметолог, парикмахер. Позвонить Марине. Заехать в издательство. И... Алёша? Ну, может быть, в конце октября...
Дама А в раздражении отбросила телефон.
«Дрянь такая! Она у меня ещё получит своё, когда вернётся... А куда ей ещё деваться — побегает и вернётся. Лисица».
Знаки любви и её окончания
Иллюстрации Полины Вахтиной
И вся моя книга, это акт бессмысленной
нежности – к Вам.
Полный провал
Это текст, который так и сяк я пишу несколько лет, то подкрадываюсь к нему, то набрасываюсь, то отворачиваюсь и делаю вид, что не смотрю. А он не даётся и не уходит, ни от меня, ни ко мне.
Так уж я устроена, что не прощаю себе не только некоторых поступков, но и чувств. Я не должна этого желать, я не должна об этом думать – потому что неблагородно или мелко. А мне, чтобы хорошо к себе относиться, необходимо быть красивой не только в зеркале, но и на рентгене. То есть принцессы не просто не какают, но и не хотят.
Всё время возвращаюсь к давней истории, из древнейших. Я тогда влюбилась как-то очень трезво и здраво: не то что вибрации и «ах, что со мной», а просто видишь, что человек – твой, и надо брать, без него ни счастья, ни, по большому счёту, жизни не будет. Так бывает, редко, но бывает. И точно так же знаешь, что если упустишь – всё, второй возможности не положено. Оказываешься вдруг перед лицом своей единственной на все времена любви, уж какой она будет, счастливой или нет, бог весть, но в главном всё ясно.
Я тогда существовала разрываемая страхами – либо меня бросит огонь моего сердца, либо мне придётся принимать, как говорят политики, непопулярное решение. И при этом я очень сильно его любила. Очень. Можно разные слова подобрать, я умею, но вот о нём – горло сводит и получается только вымученно – очень. Очень.
Очень.
Боль от несостоявшейся жизни, конечно, была сильной, но ушла и она, оставив на песочке обрывки, обломки, гондоны какие-то, битые бутылки. И гаже из всего оставшегося было знание, что я не справилась. Иисус, конечно, уж какой герой, а тоже молил – пронеси, но его не послушали. А мне повезло, и вышло по слову моему – чашу, в которой кипело моё счастье, пронесли мимо, любовь мою великую пронесли чуть выше моей головы, будущее пронесли, ребёнка передали с рук на руки, наши ссоры, болезни – всё меня миновало, грех заменили на мелкую подлость, казнь – на порку, а смерть – на долгое-долгое умирание, и даже не без приятности.
Она его безумно любила
Я как раз подметала пол, когда мне пришло в голову, что вот умри сейчас ты, умри сейчас я, и всё, что о нас скажут через поколение, – «она его безумно любила». И то при условии, что связь наша станет кому-нибудь известна. Но, скорее всего, моя или твоя внучка ничего об этом не узнает. Из всей долгой прекрасной несчастливой жизни бабушек и дедушек мы сохраняем в памяти только одну любовь – ту, что привела к появлению наших родителей. В этом есть дань уважения, не к морали, конечно, а к цельности личностей: ведь так достойно иметь главную любовь на всю жизнь. Мы сводим их мелкие страстишки в одну чистую реку, и вроде они жили не зря. А все внебрачные бесплодные отношения не заслуживают посмертия, как ни сгорай от них сейчас – вот прямо сейчас.
Это, конечно, нелепый повод родить от тебя ребёнка – чтобы лет через сорок какая-то глупая девочка не солгала обо мне, говоря «она его безумно любила»
«...потому что я бел, как мел, и печален, как госпиталь»[9] Я у твоих ног, моя радость, у твоих ног и рук. Семь желтых лимонов разложу на столе, чтобы написать первую букву твоего имени, целых семь лимонов на одну лишь букву. Нужно бы черешней, и цветами, и серебристыми бликами на воде, и огнями морских лайнеров, которые заплывают в узкие реки, чтобы развлечь тебя. Но у меня только семь желтых лимонов, кислых, как бедность, ярких, как вспышки под
