неси назад, де было все, я не люблю. Не знаю прямо, все так лежало хорошо, напрятал и валялось – унесет, и сразу станет ничего, а я же все люблю када как было!
Какой вот, а. Эйстой! Ты, может, и не тятя, рас не слышишь, другой какой-то, например? Пришел, и влез, и ходит тут всево уносит, эй а ну! Си-час вот тут поймаю как набью наверно, так рукой, и покусаю. Стой а ну – нет, тятя, точно... Ну а я же как! Я де буду сидеть, во что играть – вон ту унес, а эту спрятал, пусто сделал. Ух какой. Убирал, ишь. Портил! Так было хорошо, везде всево, играть и всякое для так. Ойой, совсем унес вещей.
Я знааю, ты еще када вот так все носишь, сразу потом приводишь паласос, а там такая вот шипит, я не люблю и очень весь суров. Меня закроешь снова, я бы сердился, только вдруг там встречусь, и ругаться надо и бежать, а я бы не хотел. И веник тоже не люблю, када не ем ево, он если ходит, то дурацкий.
Низнаю прямо, это все. Какой-то ты. Все делал, все плохое и один, меня не слушал, хоть посплю.
А чо ты сел, ты все? Паделал, и уже обратно стал как надо тятя? Ну я не очень посердился, так не сильно плохо тоже. Потом же принесем всево обратно, чтоб снова все де надо повалялось. Давай я вместе посижу, а то как убирал ты, я устал совсем.
Вот лучше я приду. Уже все полежал как следует, и спал хорошо, тянулся тоже, лучше я потом ещо. А сичас уже вдвоем хотел, давай скорей вставать? Не хочешь чтоли ты? Какой-то спит, не знаю. Я бы мог уже, наверное, а ты все нет и нет. Ты может что большущий, долго так – в тебя влезает стооолько вот поспать, я уже три раза, и поел, а ты все не встаешь. А котик вот чуть-чуть, и сразу мог уже ходить гулять, и всякое там интересное, две мышки у меня там есть и за мешком чиво-то, не скажу, мое.
Тятяааа...
Тятяаааау. Ейтятяа... Нетнет, ты спи, я так, мне эту руку дай вот только, я суда лицо засуну и во-так кабута гладит, и барахтал. Мине вот так чучуть еще, и поверни, ага, ну видишь – гладит ведь сама, ты спии. Ай нет, ушла, давай я слазию вот тут, де одеяло, там такое, будто дом, и тятя там вокруг, я полежу, пусти меня.
Вотут. Ой, ето тут чиво твое такое, де носом я смотрю? Вотут, ага. Вот бок, и тут рука, ну, ето вот, ты спи, ой, что ты встал? Уже наспался? Ну, давай тогда ходить.
Ты, может, есть суда пришел?
Смотрю серемя, ты туда вот воду делаешь и пьешь, и палочку намазал, пахнет, знаишь, так, кабута я хотел, но сильная совсем, аж не могу. И палочку заел вот так, два раза, и еще заел, и все запил потом водичкой. Туда там что?
Кабута ничиво. Но ты же ел! Там в кране же вада, я тоже пил – там настоящая, ну значит, есть туда пришел. И в кухне ел, и тут, и де сидишь. Ты, может, просто съел уже?
Наверно, дом такой, везде все разное едят, так надо. Де кухня, там садиться, и надо сначала долго всем стучать, ходить, и чтобы пахло, и всякими такими приносить, и в круглую все класть. Потом поесть.
А де сидят, ну, стол другой, всеремя де сидишь, там наливай такой стоит, а в нем водичка, из нее какая-то другая делаица, в чашшку. Такая, в ней плавы крутятся и пахнет как травой. Там вафлю я украл немношко, и просил потом, мне дали.
А утром в ванне, значит, с миски надо есть, вонту, и палочкой спецальной, и потом в ваду макать лицо, и пить, и «пффф» так делать. И я бы тоже помакал, такая-то ида, раз пробовал, так пахнет хорошо, но сильно очень, прямо весь чихал.
Доел совсем уже, пошел, я в миске етой посижу тогда. Вдруг тоже можно будет, я тогда как тятя.
Так, тятя, всеремя, и без меня бы как.
Смотри, я ведь не зря всегда. Как бы ты бы был, если бы не котик. Ты вот, например, сидел там и смотрел туда. Где светит и куда там все, как теле-визер. Куда ты там кабута как я пол, так ты руками делал, на белой и де кнопок. Там, видишь, ты сидишь давно, рукаешь все, а радый и не стал, я посмотрел, и хмурый, и там ведь не хватает. Ну, чутьчуть вот не хватает ведь?
Или вот лежал, а наперед сложил такую, где открыто и смотрел туда. Книшшка. Так просто ведь смотреть неинтересно, я пробовал. И даже покусал, оно листалось, а там внутри не знаю и картинки, или не знаю просто так. И что смотрел туда – там тоже не хватает. Видишь?
Или вот себе там рядом положил, и водишь там рукой. Де телевизер, там такой удобный. Вот там водил, водил, а потом все равно не радый. И зачем тогда. И тоже не хватает, ну, смотри.
Ведь там же котика везде же надо там поставить, чтобы. Видишь! Не хватает! А будет котик, так и сразу!
Я сам туда тогда пришел, чтобы в него в кота в меня смотрел всегда. Я потому что же хотел, чтобы все хватало, и чтобы красиво, а так и сразу и хорошо, и будешь смех, и может и погладят. Ну и я.
Ты там где долго смотришь, будет котик, там потому что нужен. Я так обещаю.
Меня трогай, пожалуйста. В спину трогай, тут вот за ухом и где борода. Знаешь, я расскажу, а то вот ты, бывает, хмурый там, или другое, и не станешь, а ето очень нужно. Чтобы трогать, и гладить, и всегда.
Я вот, смотри, сижу, кабута. Када уже поспал про все, и круглешки поел, и хвост помыл, и ногу.
Тогда, бывает, думаю в себя, что как все хорошо, и даже если не совсем, то будет. А потом раз – все есть, а меня не очень-то вдруг стало. А как же я? И меня сразу кабута непонятно. Где котик тут? И сразу совсем один, и тоскую. Как же я. И тогда вот очень сразу нужно, чтобы трогать. Вот так пришел, помазался об все, и тебя толкаю как бодал. И внутри в руках насяду, а даже и потрогаю немного. И ты чтоб тоже не грустил, и настоящий чтобы тоже, и мы тогда тут вместе есть, и нужные. Друг другу вот сначала, а потом уже и всем. Ну, может вспомнится и так потом, но все равно, не будет так чтоб зря.
Когда про хорошее – всегда не зря. Ты меня погладь, и я сразу спокойный, что тятя, и нужен, и с тобой и ты тоже. Вместе нужные.
Надо всех гладить так, никто тогда грустить не будет.
Евгения Доброва
Мостопоезд
Кота выловили из двухсотлитровой бочки с водой на стройке. Сколько времени он в ней плавал, неизвестно. Может, целый день. Кот барахтался у скользкого борта, шкрябал лапами по изнанке металлического кольца, но выбраться не мог – воды было не доверху, и барьер получился непреодолимым. Все это время он орал, призывая мявом на помощь. По этому мяву Сашка его и нашел.
– Иди сюда, киса.
Наклонился над бочкой, кот заорал еще громче и вцепился в рукав.
– Спокойно, киса.
Кот сидел на руках и дрожал. С шерсти стекала вода, капала с рубашки на шорты, на ноги, просачивалась сквозь дырочки сандалет. Сашка шел по тропинке домой и думал, что скажет матери: в семье никогда не держали животных.
Место, в котором жил Сашка, называлось улица Мостостроительная, или коротко Мостопоезд. Через Южный Буг строили мост, к берегу протянули железнодорожную ветку для доставки строй материалов, по ней же подогнали состав теплушек. Там поселились рабочие. Поэтому Мостопоезд.
Рядом стояли бараки. В Сашкином проживали четыре семьи. В каждую квартиру – отдельный вход. Калиточка, под окнами палисадник и огородец. На сорока квадратных метрах мать завела цветник: розы, мальвы, галардии, сентябрины, золотые шары. Пара абрикосовых деревьев, старый орех, у самого забора шелковица, черная и белая. Пятна от черных ягод оттирали с одежды белыми, больше ничто не брало: ни
