расправятся.
«Чтобы избавить профессора от возможных последствий побега, надо перетянуть его на нашу сторону», – решил полковник и приступил к делу. «Цель наступления – мозг главнокомандующего армией противника», – говорил один из великих полководцев, – думал Турханов. – Если убедить противника в невозможности выиграть войну, он не станет понапрасну проливать свою кровь. Убедим же и мы Флеминга в невозможности победы немцев, и ему ничего иного не останется, как перейти на нашу сторону».
Обстоятельства благоприятствовали замыслам Турханова. Вниманием Флеминга ему удалось овладеть. Раньше профессор избегал разговоров на политические темы, а теперь сам искал случая, чтобы обсудить с ним различные стороны происходящих событий. Началось это с исторического экскурса. Как-то заговорили они о временах Бисмарка.
– Он считал, что война с Россией для Германии была бы чрезвычайно опасной, а война на два фронта – гибельной, – заметил полковник. – Немцы пренебрегли этим мудрым советом и теперь расплачиваются за свое высокомерие.
– После захвата ряда европейских стран, после разгрома Франции они свою армию считали непобедимой и бездумно бросили ее на восток, – согласился с ним Флеминг.
– А Советская Армия развеяла миф о непобедимости вермахта. Думаю, теперь и в самой Германии мало кто надеется на благополучный исход затеянной ими кровавой войны.
– Да, чувство страха овладевает многими. Ни у кого нет уверенности в завтрашнем дне…
Флеминг был прав. Немцы давно потеряли бодрость -духа, а приближение зимы для солдат и офицеров вермахта всегда было грозным предупреждением о близкой катастрофе, так как никто из них еще не забыл поражения под Москвой в 1941 году. Теперь же бесперспективность войны стала очевидной для большинства немцев. Советские войска двигались на запад неудержимой лавиной. Пламя войны бушевало совсем рядом с их родным домом. Еще последнее усилие – и армии антигитлеровской коалиции ворвутся в пределы самой Германии. Гитлеровская верхушка и генералитет лихорадочно искали выхода из создавшегося положения. Пессимисты приравнивались к пораженцам, а маловеры – к трусам и паникерам. Тех и других по суду и без суда направляли в штрафные части, сажали в тюрьмы, а некоторых даже расстреливали на глазах у своих сослуживцев. Однако террор помогал мало. Число маловеров все увеличивалось и увеличивалось, участились случаи самострелов. Профессор Флеминг знал об этом.
Персонал госпиталя, в котором работал Флеминг, был укомплектован из австрийцев. С начала войны они безвыездно находились в Вене, но летом сорок четвертого года, когда для немцев разразилась белорусская катастрофа, их перебросили на восточный фронт. Тут началась у них кочевая жизнь. Побывали они в Минске, Бресте, а затем переехали в Варшаву. Австрийцы, привыкшие к мирной жизни, с трудом приобщались к походной жизни. Особенно тяжело они переносили разлуку с любимой родиной. Стоило им услышать по утрам позывные широковещательной радиостанции Вены, как тут же на глаза навертывались слезы. На чужбине -же им с утра до ночи приходилось слышать вместо ласкающих их утонченный слух мелодий Моцарта и Штрауса вой сирен, страшный рев артиллерийской канонады, оглушительные взрывы авиабомб, а в промежутках между этими страшными звуками душераздирающие стоны раненых. От такой жизни можно было сойти с ума. Только надежда на скорое возвращение на родину все еще поддерживала в них дух. А тут еще пошли слухи о предстоящем переводе госпиталя в Венгрию. Венгрия – не Польша, из Будапешта до родной Вены рукой подать. Все оживились, все начали тайком укладывать личные вещи, передавая из уст в уста «самые последние» и «самые точные» сведения о плане эвакуации, добытые ими якобы из «самых достоверных» источников.
План эвакуации госпиталя действительно существовал, он хранился в личном сейфе начальника. Какое разочарование охватило бы их, если бы они узнали о том, что этим планом предусматривалась передислокация госпиталя сначала в Познань, а потом дальше на запад, вплоть до Берлина. Такая возможность ничего хорошего не сулила австрийцам. Они оказались бы окончательно отрезанными от родины. Очутиться в самом конце войны в центре Германии – это все равно что оказаться вместе с пиратами на палубе их тонущего корабля. К тому же столица фашистского рейха подвергалась разрушительным бомбардировкам с воздуха. А кому охота погибать за чуждые интересы, да еще на чужой земле? Поэтому слухи о предстоящем переезде в Венгрию весь персонал госпиталя воспринял с радостью. Правда, были и скептики, которые сомневались в достоверности подобных слухов. В другое время они, возможно, оказались бы правыми, но в конце 1944 года, когда Советская Армия воевала уже на Балканах, гитлеровское командование вынуждено было перебрасывать войска в Венгрию и Югославию с тех участков восточного фронта, на которых происходили только бои местного значения. Варшавский участок фронта тогда считался второстепенным, откуда можно было временно снять некоторые воинские части и тыловые учреждения, чтобы бросить их на усиление юго-восточного направления. В их числе оказался и военный госпиталь 2445, в котором служил Флеминг.
Турханову эту новость.сообщил профессор во время ночного дежурства. Считая его преподавателем истории войн и военного искусства, Флеминг при встречах больше всего заводил с ним разговоры на исторические темы. И на этот раз они начали с истории.
– Третий рейх иногда сравнивают с Римской империей, – напомнил Турханов. – Конечно, отождествлять их не следует, но некоторые общие признаки можно найти.
– Например? – спросил профессор.
– Например, там и тут захват чужих территорий и господство одной нации над остальными были превращены в основные принципы. государственной политики. Древнему Риму за тысячу лет своего существования удалось поработить народы Европы, Малой Азии и Северной Африки. Чтобы подчеркнуть сходство своего государства с Римской империей, Гитлер назвал третий рейх тысячелетней империей. Но Древний Рим пал. Знаете, почему?
– Принято считать, что он не выдержал натиска варваров, немножко подумав, ответил Флеминг.
– Варвары, конечно, сыграли свою роль. Но это – не основное. Главная причина падения рабовладельческого Рима в несоответствии производительных сил со старыми производственными отношениями. Восстали рабы и колоны, поддержанные местным населением провинции, где возникли новые феодальные производственные отношения, более прогрессивные, чем рабовладельческие отношения. Наемные войска подняли оружие против императора, и один из вождей наемников – Одоакр в 476 году низложил последнего императора Западно-Римского государства. Так на смену рабовладельческому строю пришел феодальный строй.
– Допустим. Но я не вижу связи между тогдашним Римом и нынешней Германией, – возразил Флеминг.
– А принцип захвата чужих территорий и порабощения других народов? Принцип господства одной нации над другими? Там восстали рабы и колоны, порабощенные народы пошли войной против своих поработителей. Здесь происходит то же самое. Сопротивление европейских народов, партизанская война в соединении с мощными ударами Советской Армии и армий союзников окончательно и бесповоротно разрушают так называемую тысячелетнюю империю.
Турханов, приоткрыв дверь, выглянул в коридор, убедившись что никто их не подслушивает, закончил свою мысль следующими словами:
– Все честные люди должны стремиться к ускорению краха фашизма. Это – святая обязанность каждого из нас.
– Положим, честные люди действительно должны участвовать в борьбе. Но мы, медики, слишком слабы для этого. У противника армия, полиция, жандармерия и, наконец, всесильное гестапо. А что у нас? Жгуты и бинты, аптечные склянки да скальпель в руках. Не так ли? – грустно усмехнулся профессор.
– Скальпель тоже сильное оружие, им можно удалить любую опухоль. Нацизм – злокачественная опухоль на чистом теле немецкого народа. Давайте удалим ее совместными усилиями: вы – со скальпелем, а мы – с мечом в руках.
– Что я должен сделать для этого? – поинтересовался профессор.
– Перейти на сторону Советской Армии или партизан.
Профессор ответил не сразу. Он понимал, что, оставаясь на службе у немцев, помогает им порабощать народы Европы, в том числе и родной австрийский народ. Кроме того, находясь на фронте, подвергает опасности и свою жизнь, которую он хотел прожить с пользой для людей. Конечно, куда безопаснее дождаться конца войны в плену и потом вернуться домой целым и невредимым. Но у него было
