Шучу. Хочется разбить клумбу, подмести дворик и надуть воздушный шарик, блин!
Нечаянно задеваю плечом идущую навстречу женщину. Она кричит что-то ругательное, но мне по фиг. Мне вообще всё по фиг. Даже если вдруг узнаю, что смертельно болен какой-нибудь чесоткой. По фиг. Если не сказать жестче.
Перед входом на рыночек притулился газетный киоск. Бабуля, поставив авоськи на землю, бурно жалуется продавцу на городские и кремлевские власти. «Пенсию не проиндексировали, льготы зажали…» и все такое.
Миновав киоск, притормаживаю. Что-то резануло глаз.
Оборачиваюсь.
Киоск закрыт, и внутри никого нет. Но бабулю это не останавливает. Говорит и говорит. Наверное, она уже в волшебной стране.
Железнодорожная станция — это, конечно, громко сказано. Обычная платформа для электричек с прилегающей площадью, на которой и раскинулись торговые ряды и небольшой цветочный павильон.
Чуть на отшибе — лоток для сбыта краденого. Рекламы, конечно, нет, но все про него знают. Даже местный участковый, получающий свой законный процент от реализации. Здесь по дешевке можно прикупить паленый мобильник, золотишко, часы и прочие товары не первой жизненной необходимости, но весьма украшающие быт.
Торгует вещичками парень из Абхазии без регистрации. Потому что считает, что Абхазия — это часть России, и регистрация ему не нужна. Товар поставляют его земляки.
Я нахожу Керима — тощего курчавого бригадира азербайджанских купцов, торгующих фруктами- овощами. С Керимом у меня полное понимание. Два месяца назад, возвращаясь поздним вечером с праздника пива, я вписался в разборку между ним и тремя миловидными переростками в черной коже, стриженными под Бритни Спирс в период депрессии.
Вписался не потому, что такой благородный и справедливый, а потому что а) сам был поддат, б) находился примерно в том же настроении, что и Бритни, и в) имел непреодолимое желание выплеснуть на кого-нибудь негатив.
А тут и повод подходящий — трое лупят одного, предметами, похожими на биты.
Вот и выплеснул.
Причем довольно успешно: кровищи было — хоть упейся.
Кериму, естественно, я объяснил свой поступок иначе. Типа, высокие моральные принципы. Типа, не мог пройти мимо проявления ксенофобии.
Тот сказал «Ай, молодца!» и подарил мне пять кило картошки. И даже предложил обращаться в любое время, если возникнут проблемы.
Я не злоупотреблял и денег просто так не просил. Только в оплату какого-нибудь труда. В основном, погрузочно-разгрузочного.
Сегодня Керим, как и я, был не в добром настроении, но, думаю, он не откажет в заработке.
Мой кавказский собрат курил возле своего павильончика, отмахиваясь от насекомых газетой. После взаимных приветствий он пожаловался на беспредел властей, которые требуют от продавцов российского гражданства. Керим себе его уже купил, но не все соплеменники могут. А местный люмпен-пролетариат ему и даром не нужен.
— Они ж пьют, как лошади! Один неделю продержался, второй вообще два дня… Нет, Паш, ты мне объясни. Мы же не убиваем, не грабим никого! По деревням катаемся, картошку у народа скупаем, продаем. Люди довольны! А сосед мой по площадке только водку глушит да орет — черные все захватили!.. А кто тебе мешает?! Давай, бери машину, катайся по деревням! Продавай, а не на диване лежи. Я не прав?
«Прав. Если забыть, что ты скупаешь картошку по демпинговым ценам. Да и насчет поездок по деревням сильно сомневаюсь…»
— Прав, Керим, прав…
— Если кто из моих с выхлопом придет, всё — тут же домой! Это же бизнес!
— Я как раз насчет бизнеса. Помощь не нужна?
— Что, с деньгами проблемы?
— Не скажу, что острая, но…
Керим окидывает орлиным взором свои владения, подыскивая место для приложения моих физических усилий. Но ничего подходящего не находит.
— Завтра подходи к восьми. Машина с картошкой придет, поможешь разгрузить. А деньги держи… Сколько надо?
Он достает из поясной сумочки лопатник, нафаршированный купюрами тысячного достоинства.
— Не знаю, — вяло отвечаю я, — чтоб хватило…
— Для чего?
— Для счастья.
— Смотря какое счастье… Так сколько?
— Штуки хватит.
Керим вручает мне купюру указанного достоинства.
— Слушай, видишь, домик достраивают? — Он показывает на деревянный сарайчик с брезентовой крышей, расположенный сразу за торговой зоной. — Через пару недель я там трактир открываю. Гриль, шаверма, шашлык-машлык, пиво-табак… Мне администратор нужен. Не хочешь?
— Я никогда не занимался общественным питанием.
— Питанием другие займутся. А ты за порядком следить будешь. Ну там, пьяных успокаивать, и вообще…
— Вышибалой, что ли?
— Почему вышибалой?! Не только… Всякие вопросы. Деньгами не обижу.
— Спасибо, Керим. Я подумаю.
Я жму азербайджанцу руку и валю восвояси, купив по пути банку «Охоты крепкой». Головная боль чуть отпускает, но поваляться на диване часок-другой не помешает. Надо набраться сил для завтрашней погрузки.
Возле Дома культуры оживает мой мобильник. Надо же, входящие еще не обрубили… Хороший у меня оператор, но названия не скажу: денег за пиар мне пока не платят.
— Пашунь, ты где? — На связи дружбан Гера.
— В библиотеке, где ж еще? Работаю над диссертацией.
— Давай подгребай в «Эрмитаж». Тут такие экспонаты… Одна рыженькая, вторая — с гайкой в брюхе. Картинка! Церетели отдыхает!
Во, дает! Я еле костями шевелю, а он снова на ринге. Мне еще над собой работать и работать…
— У меня только штука.
— Ничего, уложимся.
Если наш разговор подслушивали спецы из ФСБ, они наверняка решили, что мы какие-нибудь искусствоведы.
Тащиться в «Эрмитаж» мне не очень хочется. Насчет «картинок» я сильно сомневаюсь. Невзыскательный Герин вкус мне, увы, знаком. Да и откуда взяться «картинкам» в «Эрмитаже»? Это ж не Лувр и не музей мадам Тюссо.
Я не хочу идти, но иду.
Здравствуй, друг, — прощай, трезвость!
Не знаю, из-за чего возник локальный конфликт. Ибо как раз в этот момент выходил отправлять естественные потребности перегруженного пивом организма. А когда вернулся в тронный зал «Эрмитажа», увидел картину маслом «Избиение младенца».
Младенцем был Герман.
Противоположную сторону представляли двое крепких завсегдатаев с мужественными, но свирепыми ликами спартанцев.
Тоже не средний класс.
Герман уже сучил ногами по бетонному полу, прикрывая голову окровавленными руками, а спартанцы
