подробности оговорить, а дня через три передача будет. Я ему хочу диктофон зарядить. Лишняя доказуха не помешает.
– Аккуратней… Найдут – одним трупом больше.
– Не найдут. Он в трусы спрячет. И я его прикрывать буду.
– Вымыть потом не забудь, – предупреждает Георгий, – или в пакет пусть завернет. А то мандавошек подцепим ненароком.
– Хорошо, – Укушенный прячет диктофон и идет к двери.
– Борь, погоди, – останавливаю его я, – ты в истории наследить хочешь?
– Чего-чего? – у Борьки вытягивается лицо.
– Ну, кем ты хочешь остаться в истории человечества?
Укушенный пожимает плечами, так, наверно, и не поняв вопроса.
– Человеком. Раз человечество. Не козлом же…
Когда он скрывается за дверью, я возвращаюсь к прерванному делу.
– Алло… Маша? Это из милиции. С Рудольфом Аркадьевичем соедини… Что?!… Когда?!…Е-е-е… Мы сейчас, сейчас приедем…
– Что стряслось?! Замочили?! – кричит Жора, едва я кладу трубку. -
Нет… Сам отравился. Пару часов назад заперся в кабинете и наглотался таблеток.
– Жив?!
– Да… Увезли в реанимацию. Перспективы фифти-фифти. Будем надеяться, медицина победит.
– Гоним!
Гоним, мы, по обыкновению, на своих двоих. Аккумулятор Борькиного «Мерседеса – 412» сдох окончательно и восстановлению не подлежит. О служебном транспорте мы даже не заикаемся. Не дадут, даже под угрозой ядерного оружия.
– Нервишки не выдержали, – предполагает Жора, когда мы летящей походкой выходим из отдела, – прикинул, что сейчас его амуры выплывут, и траванулся. Крепко его приперло, раз самоликвидацией занялся.
– Чего ж он раньше не траванулся? Бочкаревскую вдову не вчера приземлили. Давай прибавим, вон автобус.
Мы отпускаем тормоза и успеваем втиснуться в последнюю дверь «Икаруса».
– Это и непонятно… А, может, это мент бывший из казино стуканул, что ты приходил?
– Ему то зачем?
– Деньжат срубить. Его из ментуры, случаем, не за взятки выперли?
– Да откуда я знаю?
– То-то… А здесь вариант денежный – убийство, все-таки. Позвонил Шилову и намекнул – гони бабки, кое-что расскажу. У того «очко на минус» [очко на минус (жарг) – испугаться], естественно, заплатил. Любой бы заплатил. Мокруха – это не карманы резать.
Я хочу занять положение поудобней и вдруг ловлю какой-то недоброкачественный взгляд, сверлящий нас с Жорой. Взгляд принадлежит милой старушке, сидящей в метре от нас. Поворачиваюсь и замечаю еще несколько лиц, сведенных немым вопросом. Все. Понял. «Очко на минус», «мокруха – не карманы резать», «вариант денежный»… Сказано было громко, чтоб я расслышал в шумном салоне. Я расслышал. Остальные тоже.
Я провожу ладонью по шее, что на нашем языке жестов означает «кончай базар». Жора пожимает плечами и замолкает до конца поездки. Зачем строить версии, если через полчаса все выясним? Может, Шилов записку оставил. В конце концов, он пока жив и сам все объяснит. В одном Жора несомненно прав, приперло Рудольфа Аркадьевича здорово. И уж во всяком случае, не из-за разбитого мной стекла. Признаться, с того момента меня гложет противный и занудный червячок, намекающий, что я мелкий хулиган.
Покинув автобус, мы знакомым маршрутом, продираясь сквозь вонь, добираемся до проходной фабрики. Милицейских машин нет, значит, либо коллеги еще не доехали, либо им просто не сообщили. Сообщат позже, из больницы. Конечно, если этого захочет Рудольф Аркадьевич. Знакомый «Фольксваген» на площадке заводоуправления. Стекло заклеено полосками скотча. Червячок превращается в червя. Успокаивает одно. Я не по злобе душевной, а в силу непредвиденных обстоятельств и токма ради истины.
В приемной несколько взволнованных господ, вероятно из числа заводских руководителей. Кабинет Шилова открыт, но туда никто не проходит. Жора представляется, просит покинуть приемную всех, кроме Маши. Маша, к слову, выглядит спокойно, будто каждый день на заводе кто-то травится. Меня посещают нехорошие мысли. Уж не она ли подсыпала отравки в чай Рудольфа Аркадьевича? И не она ли, часом, лишила жизни своего предыдущего начальника? А Жора с ней в разведчиков играет, в кино зовет сниматься, вместо того, чтобы посмотреть на секретаршу трезвым взглядом. Я, как вы понимаете, выражаюсь фигурально. Давно пора красотку на дыбу в Тайный приказ. Да плеточкой, плеточкой…
– Рассказывай, – без преамбулы начинает Георгий, сев напротив нее, когда посторонние покинули приемную
– Он с утра дерганый был, словно не в себе. Как с температурой, – Маша достает сигарету и прикуривает, – совещание отменил, просил ни с кем не соединять.
– Что-нибудь пояснил по этому поводу?
– Сказал, плохо себя чувствует. Я предложила вызвать неотложку, он отказался. Примерно через час
