– Данила Сергеич, держись!… Убирайтесь в Москву, прокурорские шавки! Демократию не задушишь!
Хозяин сложил руки замком и изобразил гагаринскую улыбку. Некоторые женщины всплакнули, а мужчины, взявшись за руки, перегородили выезд со стоянки. Камера на плече оператора замигала огоньком записи. Любовь народа грозила перерасти в массовые беспорядки.
Впрочем, когда «лексус» решительно направил колеса в толпу, цепь разорвалась, и мы без проблем выехали с милицейского двора. Я исполнял роль водителя, рядом на всякий случай расположился командир, а сзади Егорка и Демидов. Охранников последнего, тоже на всякий случай, оставили в автобусе.
Наиболее ретивый защитник демократии вдогонку заехал по заднему стеклу булдыганом, перепутав «лексус» с автозаком.
– Требуха баранья, – обиженно прошептал бывший мясник.
Обед в «Данилушке» прошел на высоком организационном уровне. Заказано было много, но бдительные омоновцы масок так и не сняли, поэтому принимали пищу с определенными неудобствами. Они, наверное, их и дома не снимают. И в удостоверениях тоже в масках. За стол пришлось пригласить и понятых, иначе они могли отказаться выполнять гражданский долг. Понятые уселись за моей спиной, и, наворачивая судака в кляре, делились нехитрыми житейскими радостями.
– Ты прикинь, Санек – полоса пошла! Вчера ботинки нашел, сегодня кормят на халяву…
– Какие ботинки?
– Да вот! Почти новье! Какой-то идиот на помойку выкинул! А в них еще ходить и ходить!..
Я повернулся. На понятом были мои несчастные шузы, пострадавшие в борьбе за Конституцию.
Мы с Егоркой тоже не остались голодными и съели ложечку за папу, маму и генпрокуратуру. Мой друг заказал «картошку по-ходорковски», но, поскольку такого блюда пока не было, пришлось давиться лангетами.
«Папа» Демидов присесть с нами за столик не посмел, выполняя обязанности распорядителя. Покидая заведение, мы порекомендовали его переименовать, например, в «Устинушку». Или «Чайку». Хозяину идея понравилась.
До острова домчались за двадцать минут. Жаль, без мигалки. Мост встретил нас поднятым шлагбаумом, охранники улыбками, а Тайсон – вилянием обрубка. Не исключено, это были те самые орлы, которые по мне стреляли. А теперь лыбятся, сволочи…
Как переменчива жизнь! Как легко в ней запутаться!
Знакомые места. Церковь, вышки, гаражи… Перед церковью Демидов крестится. Я притормаживаю у крайнего гаража и показываю ему на вышки.
– Снесли бы вы их, Данила Сергеич. Не концлагерь же… Стыдно. Вы серьезный человек, потомственный дворянин, говорят, а все в тюрьму не наигрались…
Жизнь переменчива. Кто его знает, вдруг снова придется сюда плыть.
– Не вопрос. Завтра же уберем.
Мы выходим из «лексуса». Боюсь, не вынесу нервного напряжения. Что обычно случается в фильмах? Только руку протянешь к сокровищу, как появляется предатель и, мерзко улыбаясь, просит предъявить документики. «Прокурор-то, говорят, не генеральный! И вообще не прокурор!» И вместо сокровища – Карацупа с Тайсоном!
Слава Богу, Егор по-прежнему спокоен и не боится никаких предателей.
– Где джип?
– Вон тот гараж. Пожалуйста.
По команде Демидова один из охранников отпирает тяжелую бронированную дверь. Родной капот, родной «кенгурятник». Ну, здравствуй, «Виктор Степанович», здравствуй, долгожданный мой…
Самое главное – держать себя в руках. Чтобы никто не понял, будто я обрадовался, словно вампир, попавший в пункт переливания донорской крови. Что я и есть хозяин игрушки… Спокойно, спокойно. Ты обычный прокурорский работник в красных кедах, купленных на премию за дело Ходорковского. Никаких эмоций.
Трудно, очень трудно. Я хочу упасть на капот и обнять друга, но нельзя. Ограничиваюсь скупыми, сухими фразами.
– А… О-о-о!.. У-у-у… Ы-ы-ы…
Егорка поддерживает в трудную минуту.
– Артем Григорьевич, проверьте, та ли это машина?
Карацупа вручает мне ключ и документы. В трепетном экстазе открываю дверь и забираюсь в салон. Ничего проверять не надо. Это – «Виктор Степанович»! Друг мой ненаглядный!..
«Ты узнаешь его по кузову, по торпеде и году выпуска… Его образ на сердце высечен – ароматами омывателя…»
Через лобовое стекло я показываю другу большой палец. Егор подзывает мужиков-понятых и начинает составлять протокол на фирменном бланке, подтверждая, что мы не шаромыжники, а люди солидные.
Мне не хочется вылезать из джипа. Я боюсь, что снова потеряю своего немецкого друга. Может, ну ее к черту – железную дорогу. Сколько тут до Питера?.. Неделя ходу. Доеду как-нибудь, если на бензин подкинут.
Салон, конечно, уже потерял товарный вид. Демидов не очень аккуратный хозяин, что и понятно. У него таких авто, как у Абрамовича пароходов и яхт. На торпеде свежие царапины, коврики залиты то ли кофе, то ли кровью, пепельница битком… Ублюдок!
