– На работу, – автоматически ответил я.
– А возьми меня с собой! Я ведь у тебя так ни разу и не была. Мне все равно делать нечего. Хоть полюбуюсь на твой кабинет.
«Только этого не хватало, – подумал я. – Если Вика на моей раскладушке увидит Ларису Андреевну, нашей любви-дружбе тут же наступит конец».
– Давай ты лучше поедешь домой, чего-нибудь сварганишь вкусненького, а я только сдам пистолет и вернусь.
– Поехали вместе. Мне скучно.
Я обнял Вику и погладил её по голове.
– Ну пожалуйста, ничего хорошего в моем кабинете нет. Стол, стул, сейф и раскладушка («А на раскладушке ещё кое-что, вернее, кое-кто»). Езжай домой, я мигом – туда и обратно.
Вика оттолкнула меня.
– Вот все время так. Эгоист. Я к нему сломя голову лечу, а он лишнюю минуту со мной побыть не хочет. Ну и проваливай на свою работу. Пошли, Бинго.
Вика развернулась и, подняв воротник своего плаща, зашагала по проспекту прочь. Бинго, виляя хвостом, побежал следом. Я вздохнул и побрёл на остановку. Ну вот. Можно было, конечно, попытаться все объяснить, Вика – девушка не ревнивая, но ситуация выглядела весьма нелепо, и вряд ли она бы поверила.
Троллейбус распахнул передо мной свои двери, Я плюхнулся на сидение, проехал три остановки и вскоре уже заходил в отделение. Открыв двери своего кабинета, я первым делом убедился, что спящая красавица ещё не проснулась, убрал все со стола и подошёл к раскладушке. Похоже, что мадам действительно не имеет никакого отношения к этой истории.
Я нагнулся и легонько потряс Ларису за плечо. Она приоткрыла глаза.
– Господи! Я лежу? Что со мной? Где я?
– Вы меня уже второй раз за Господа принимаете, это лестно. Но не волнуйтесь, вес в порядке, просто у вас был небольшой обморок. Поменьше работайте с компьютером, от него излучение сильное.
Лариса села на раскладушке, поправила причёску.
– Который сейчас час?
– Девять. Можете идти домой, вернее, ехать.
– А почему я на раскладушке?
– На полу сквозняк, да и грязно как-то.
Лариса опять упала на раскладушку и закрыла глаза.
– Эй-эй, – улыбнулся я. – Пора домой. Ножками, ножками. На улице гололёд, осторожней, башку себе не сверните.
Я снова разбудил бухгалтера, проводил её до дверей отделения и вернулся к себе. Спрятав пистолет в сейф, я запер дверь и поехал просить прощения у Вики. Надо бы не забыть цветы купить по пути.
ГЛАВА 6
На работу я опоздал. Так получилось, я не хотел. У меня, как бы это получше выразиться, – смещённый жизненный ритм. Поздно встаю. Но если спать чертовски хочется? Все время приходится насиловать организм. Одним словом, влетело мне крупно – я даже сплясал на ковре у Мухомора танец верблюжонка Кельвина. Есть такой рекламный персонаж, танцует здорово.
Укрывшись наконец в своём кабинете, я начал раскачиваться на стуле. Все-таки интересно, какая зараза приклеила Ларисе Андреевне под стол микрофон? Ведь они с Ирочкой об интимных вещах болтать могут, а эти подробности их личной жизни чужим ушам слышать вовсе не обязательно. Но раз есть микрофон, должен быть и приёмник с «Европой-плюс» и, причём, где-то неподалёку. В самом здании находилась парикмахерская и три этажа жилых квартир над нею.
Кстати, кто-нибудь может засечь «шпи„на» за подслушиванием, а это вовсе не желательно. Значит все должно быть как можно тише: микрофон – послабее, а магнитофон должен находиться совсем рядом, чтобы посторонние вдруг не услышали. Придётся ещё раз сгонять в «Эспаньолу» и осмотреть кабинеты директора и менеджера. А впрочем, зачем гоняться туда-сюда? Я снял трубку телефона и набрал номер.
– Лариса Андреевна, как самочувствие, как добрались? Я рад. Можно задать вам один глупый вопрос: у вас со стола ничего не пропало? Ничего? Отлично. Почему спрашиваю? Да, ворья что-то в последнее время развелось… И ещё один вопросик. У вас в офисе кто-нибудь «Европу-плюс» слушает? Саша? Это, если не ошибаюсь, менеджер который? Он её постоянно слушает? Что, меломан? Надо же, ну прям как я. Ладно, тогда привет ему передавайте от меня.
Я повесил трубку. Нет, Саша – пташка непростая. Да и вообще, у меня начинает складываться впечатление, что это преступление совершил чертовски умный человек (вроде меня). Одновременно мне не давала покоя мысль, что я не замечаю какой-то очень очевидной вещи. Какая-то нелогичность имела место во всей этой истории, нелогичность, незаметная вследствие своей очевидности. И это не простая игра слов.
Я достал свой блокнотик и ещё раз проглядел записи. Да, любопытно. Надо будет обмозговать все это на досуге. Правда, досуга в последнее время что-то маловато стало. Так, а как, интересно, дела у моих ведущих официальное расследование колег? Может, там уже все известно?
Я заглянул к Филлипову. Тот, листая материал, смолил свой извечный «Беломор».
Музыкальный фон ему создавал перемотанный изолен-той древний кассетник, напичканный отвёртками, спичками, как больной – пилюлями и иголками. Ленту этот аппарат тянул просто по-страшному. Голос исполнителя чувственно бормотал: «Сегодня Нинка соглаша-у-ется, сегодня жизнь моя реша-у-ется». Ничего, зато хоть не в тишине.
