~ Мама?
– Нет, сестра. Мать уже спит. Витька вновь наполнил свою рюмку.
– Ты чего не пьешь? Просила ведь. Для кого я водку покупал?
Женьке не хотелось глотать эту горькую отраву. Что такое ларечная водка, даже в очень презентабельной бутылке, она прекрасно знала по собственному торговому опыту. Каждое утро она получала от хозяина пачку акцизных марок и старательно наклеивала их на горлышки бутылок. Некоторые пробки были до того халтурно закреплены, что акцизная марка служила обычным средством предохранения от протечки.
Женька взяла рюмку и пригубила. Горечь обожгла язык. Она надкусила конфетку.
– Нет, подруга, так не пьют. Ты чего сюда приехала, телик смотреть? Давай-ка до дна.
Женька зажмурилась, опрокинула рюмку, помахала ладонью перед ртом и проглотила конфетку целиком.
– Во, нормалек, блин.
Витек заметно одурел. К прежнему багажу добавился груз “Черной смерти”. Его маленькие узкие глазки сильно покраснели, а мясистый нос приобрел оттенок малинового ликера. Еще пара рюмок, и ручки потянутся к ножкам. Витькины ручки – к Женькиньш ножкам. И вправду, он же не телик притащил ее смотреть.
– Пей! – скомандовал он, сунув в рот сигарету. Запах туфель смешался с запахом пота и сигаретного дыма. Женька брезгливо поморщилась. Зазвонили настенные часы. Одиннадцать. Кто-то приедет через сорок минут. Какой-то Спикер. Тогда облом. А Витек? Он ведь тоже должен уложиться в сорок минут. И клофелин не сразу валит с ног – тоже надо времечко. Черт!
Он окончательно слетел. Но цель видит четко, снайпер.
– Ты че, че не пьешь, дура?! Давай живо, бляха… Он едва попал в рюмку струёй “Черной смерти”, сделав лужу на столике.
– Я не могу так. Воды нет запить? Или лимонада?
– Там, в холодильнике. Ладно, сиди… Я сам.
Пошатываясь, джентльмен исчез за стеклянной дверью, но, судя по звукам, оказался не на кухне, а снова в туалете. Прямо туалетный утенок. “Уничтожает микробов даже за ободком унитаза”. Реклама – двигатель торговли.
Женька быстро вытащила ампулу. Другой возможности не будет. Сжав маленький баллончик, она выда-вила прозрачную жидкость в рюмку и добавила водки. Услышав шаги, бросила пустую тару под диван.
Витек забыл, что ходил за лимонадом. Увидев наполненную рюмку, он еще раз запрокинул голову и рухнул уже не в кресло, а на диван.
– Иди с-сюда.
– Зачем? – прикидываясь дурочкой, спросила Женька.
Витек рванул рубашку, пуговицы отлетели, как искорки бенгальского огня.
– Иди, говорю… Поцелумся-ся-ся. Разок-другой. Он стянул рубашку через голову. Шею украшала тяжелая золотая цепь, а грудь – живописная наколка и несколько рубцов-шрамов.
– Я… я не хочу…
– Че? Ты че, дура, лепишь? Тебе че, любви захотелось? Целочка, что ли? Щас сделаем. Иди сюда, бля…
Жилистая рука схватила Женьку за плечо и потащила на диван.
– Отстань, ну пожалуйста… Мне домой пора.
– Не звезди, подруга. Нехера по ночам шляться.
– Ну, подожди, подожди, я сама… Хватка ослабла.
– Ну, давай, шкурка, – рухнув прямо на ковер, промычал Витек.
Женька дотянулась до замочка молнии и несколько раз дернула вниз.
– Ну че?
– Погоди, молния заедает…
– Какая еще, на хер, молния?! Правой рукой он схватил Женьку за шею, а левой рванул воротник. Платье треснуло по шву.
– Вот так.
Прыщавый щетинистый подбородок мелькнул перед Женькиными глазами, тупая тяжесть придавила ее к дивану, животный хрип человеко-быка заглушил все остальные звуки, тошнотворный запах перегара ударил в лицо.
– Ну пожалуйста, ну не надо…
Бык зарычал.
Женька начала задыхаться. Она уже не думала о деньгах – даже об Ольге забыла. Господи, зачем она села в эту тачку? Он же псих, он просто задушит ее.
Рука, отпустив горло, нырнула под платье. Любое Женькино противодействие усиливало натиск
