дверь.
— Конан, ты уже слишком стар для этого, — саркастически заметил Арбас.
Тот чуть не поперхнулся, так как в это время опрокидывал в себя очередную порцию вина.
— Арбас, — сказал он с тоской, — ты когда-нибудь занимался любовью с одноногой бабой?
Наемный убийца покачал головой и опустошил свою бутылку.
— Имиль, — Конан повернулся к туранцу, — а ты когда-нибудь занимался этим с одноглазой бабой?
Имиль сделал большой глоток вина и мрачно огляделся, очень надеясь, что никто больше не слышит вопросов генерала.
Хмель сделал грязную и убогую комнату уютнее придал ей сияние, и внезапно юноша начал смеяться вместе с Конаном.
— А было время, — начал Конан, пододвигая своему товарищу еще одну бутылку, — было время, когда за то, что бы императрица пустила тебя в свою постель, стоило бороться. Ты выходил от нее наутро, зная, что вскоре тебя ждет смерть. Демоны Серых равнин, давайте умрем за один только поцелуй ее императорского величества. Почему бы и нет? Мужчины гибнут и за более глупые цели. Но это…
Арбас теперь тоже смеялся.
Проститутка, наконец, решилась выскочить из-за стойки бара и умчалась в ночь. Никто не попытался ее остановить.
— Имиль, — пробормотал Конан, — твоя девочка сбежала.
— Она была слишком тощая, — отозвался туранец, откупоривая очередную бутылку.
— Все эти бедные герои старых легенд, — огорченно произнес Конан, — отправлялись в путь и умирали за любовь к женщине. А все, что есть у нас троих, это одноногая сумасшедшая баба, и мы даже не можем дать ей пинка под зад.
— Да, для того чтобы рисковать своей жизнью, нужно иметь лучший повод, — согласился Имиль.
— Ну, а у тебя какой повод? — поинтересовался Конан.
— Самый лучший повод из всех, — ответил ренегат с пьяной искренностью. — Я борюсь за самого себя. Пока обстоятельства складываются благоприятно. Когда все это закончится, я буду одним из самых великих правителей в новой империи. Земли и богатство, власть и престиж. Не нужно будет больше глотать презрительные насмешки таких, как Оксфорс Альремас. Я ничуть не менее знатен самого гордого из них. Все, что мне нужно, это богатство и власть.
— Если ты доживешь до того момента, когда можно будет наслаждаться ими, — весело заметил Арбас. Он вернулся от стойки с набором увесистых зеленых бутылок.
— Я поставил все, что у меня есть на сторону победителя, — возразил ему Имиль. — Разумеется, всегда существует какой-то риск. Каждая цель, к которой стоит стремиться, имеет свою цену.
— Вся шутка в том, чтобы изловчиться и не заплатить эту цену. — Наемный убийца криво ухмыльнулся.
Имиль задумался над его словами.
— Я рискну. Если всего бояться, тогда зачем и жить? А ты-то сам, Арбас, лучше что ли? Ты, со своим хвастовством о том, что учился в лучшем университете, великом университете Кордавы. Почему будущий философ вдруг покинул сень библиотек и лекционных залов и стал продавать свой клинок за выпачканное кровью золото?
— Мною движут те же побуждения, что и тобой, Имиль, — растягивая слова, произнес Арбас. — Я просто более разборчив, чем обычный разбойник с большой дороги. Все же прибыльная работа, хотя на ней и нельзя так прославиться, как на поле битвы.
— Ну а что ты делаешь здесь, с Конаном?
— А почему бы мне и не быть здесь? Мне за это платят.
— Это не ответ.
— Это такой же ответ, как и любой другой, ничуть не хуже. Хвост Нергала! Да разве хоть один человек может по-настоящему влиять на свою судьбу? Разве дано кому-нибудь знать, что он делает и почему? Мы разыгрываем драмы, написанные богами. И никому не суждено вырваться из паутины своей судьбы. Какая разница, что за причины мы придумываем, объясняя наши жизни и наши действия.
Имиль рыгнул.
— Клянусь Повелителем Демонов, тебе следовало остаться в университете. А ты, Конан? Можешь ли ты объяснить, почему находишься здесь? Или ты тоже начнешь философствовать и нести такую же чепуху, как Арбас?
Конан горько рассмеялся.
— Я играю в игру. В старую игру со старым врагом. И сегодня ночью я понял, что устал от нее.
Легко поднявшись, Конан направился к двери и вышел прежде, чем его собутыльники осознали, что он собирается их покинуть. Пошатываясь, они последовали за ним в темноту ночи, держа курс на его гомерический хохот.
Глава четвертая
«Айра-Тейвинг» шел на всех парусах, распарывая бронзовым носом черные волны Соря-Эллина. В полумиле от его правого борта возвышались суровые скалы северного побережья Пеллина. Их зловещие силуэты устремлялись ввысь, к звездам.
Высокое ночное небо было затянуто легкой дымкой перистых облаков, сквозь которые проглядывала одинокая луна. Трирема вышла из Призарта вечером на закате. Ночь застала ее уже в бездонных водах Сорн-Эллина.
— Мы добрались. Это то самое место, — сказала Эфрель, повернувшись к Конану.
Гребцы бросили весла. Капитан приказал спустить паруса. «Ара-Тейвинг» замедлил свой быстрый бег. Его медленно сносило в сторону небольшим ветерком и подводным течением.
Эфрель, закутанная в горностаевый плащ с капюшоном, прошла на нос, где и осталась одиноко стоять у борта, глядя на иссиня-черное море. Арбас проследил за ее взглядом.
— Итак, здесь мы должны встретиться с нашими новыми союзниками — заметил он с сомнением и легкой иронией. — Когда ты рассказал мне, что у Эфрель на уме, я был удивлен, как ты можешь принимать за чистую монету бред этой сумасшедшей женщины. Но теперь, оказавшись здесь, в этих водах, я уже не так скептически настроен. Если бы не черная линия скал на горизонте, я бы поклялся, что нас вынесло в открытое море. Нет ничего удивительного в том, что даже пеллиниты не рискуют соваться в эти места.
— Поверь, дружище, здесь от дна морского до преисподней рукой подать, — пробормотал Конан. — А что касается скилредей и их гигантских домашних животных, они все еще обитают на большой глубине, в этом даже не сомневаюсь. Мы уже видели доказательства их присутствия, когда плыли по Западному морю, и позже, когда были в Призарте. Единственное, чему я верю с трудом, так это тому, что, как утверждает Эфрель, их флот, переживший неисчислимые тысячелетия еще существует. Дочеловеческие расы делали странные машины и оружие, так как им была известна технология других миров. Но я не видел ни одного действующего реликта Земли старого времени, уже… уже долгие годы.
Арбас, который раньше краем уха слышал разные туманные намеки на то, что какие-то древние расы существовали еще до появления на свет человечества, решил не уточнять у Конана детали. К чему ворошить прошлое, окутанное завесой мифов? Но, поразмыслив над словами приятеля, он, в конце концов, заметил:
— Ведь Эфрель утверждает, что эти выветренные обломки базальта когда-то были крепостями скилредей! Как может что-либо механическое пережить базальтовые стены?
— Я тоже об этом думал, — мрачно ответил Конан. — Если бы даже их подводный флот был построен на закате древней цивилизации, тогда же, когда и Дан-Легех, и все эти тысячелетия тщательно сохранялся… Впрочем, кто может сказать, что возможно, а что невозможно, когда мы говорим о науке Земли старого времени? Мы знаем намного больше о наших черных магах, чем о доисторической науке.
Потом Конан замолчал и нахмурился, но вскоре продолжил:
— Но есть еще одна неясность. Мне всегда казалось странным, зачем Эфрель при ее возможностях понадобилось, чтобы я возглавлял это восстание. И почему она, найдя меня, так долго не рассказывала мне о своем секретном альянсе?
В разговор вмешался Имиль, который до сих пор слушал их в мрачном молчании:
— Ну, скорее всего, у нее была на это не одна, а несколько веских причин: во-первых, Эфрель нужен флот людей и войско для боев на суше; во-вторых, она нуждалась в немедленной защите против возмездия Марила, если бы император узнал о заговоре. А она не могла исключить вероятность того, что, в конце концов, ему станет обо всем известно… В- третьих, ей была необходима первая блестящая победа, чтобы привлечь на свою сторону колеблющихся; и наконец, скилреди, по-видимому, требовали какого-нибудь убедительного зрелища, демонстрации силы самой Эфрель, прежде чем они решили вмешаться в человеческие войны.
— Отлично! — усмехнулся Конан. — Именно так Эфрель и сказала мне. Но, кроме того, она пояснила, что скилредям нужно было время, чтобы разработать приспособления, с помощью которых они и их питомцы смогли бы отличать наши корабли от императорского флота. Все совпадает.
— Тогда что тебя так беспокоит? — поинтересовался Имиль.
— А то что, если предположить, что лодки, которые собираются использовать скилреди, вовсе не реликты древней Земли, — ответил Конан. — Предположим, это новый флот, который они создали, чтобы помочь Эфрель. И до настоящего момента он просто еще не был готов.
Арбас быстро посмотрел на встревоженного Конана.
— И что тогда?
— Если эта догадка правильна, — продолжал Конан, — то, надо думать, скилреди еще до сих пор не утратили всех своих знаний и былого могущества. Тогда разве не странно, что по прошествии бесчисленных тысячелетий Эфрель как-то удалось убедить их использовать свою силу, чтобы вмешаться в человеческие дела. — Он замолчал и задумчиво уставился на иссиня-черную, как чернила, воду. — Интересно, вызвав скилредей из бездны на помощь, не обнаружит ли Эфрель в какой-то момент, что эти твари не меньше, чем она, хотят возвратить себе потерянные владения? Радостный крик Эфрель прервал его размышления.
— Они пришли!
Казалось, весь корпус триремы завибрировал от низкочастотного гудения, доносящегося снизу. Матросы смотрели друг на друга с тревогой. Рабы закричали, показывая руками на море.
Черные воды Сорн-Эллина забурлили. Теперь «Айра-Тейвинг» уже не в одиночестве покачивалась на поверхности океана. Из воды, как стая гигантских черных китов, вынырнули четыре лодки. Поднявшись из бездонных глубин, они стали кружить вокруг триремы.
Однако ни один из китов никогда не достигал таких больших размеров. К тому же ни одно морское существо не могло плавать с такой стремительной скоростью, как эти металлические левиафаны. Люди завопили от удивления и страха. Конан почувствовал, что у него в горле встал комок. Как много времени прошло с тех пор, когда он последний раз видел что-либо столь же впечатляющее!
Морские корабли скилредей были почти в три раза длиннее триремы Конана, хотя и не намного шире. По форме лодки напоминали удлиненную каплю. С тупоконечными носами к корме они сужалась до острия. Там, сзади, располагался круг в форме короны, по периметру которого красовались яйцеобразные выступы, испускающие бледное зеленоватое сияние.
