игрушку, потребовались месяцы изнурительного труда. И, мне кажется, наш друг Имиль, ценит ее больше, чем все те драгоценные камни, которыми он увешан.
Арбас возмущенно хмыкнул, но закрыл незнакомое приспособление с бессердечной непочтительностью.
— Ладно. Ведь наш разряженный в пух и прах друг так любит свои сверкающие побрякушки. И заметь, я вовсе не хочу его оскорбить. Вовсе нет.
— Я все же думаю, что Имиль тебе не по душе, — сказал Конан.
Арбас довольно ухмыльнулся. Его лицо просветлело от какой-то приятной мысли.
— Ты не прав. Мне кажется, что я просто не люблю блестящие безделушки. Подозреваю, что и ты Имилю не слишком приятен. — Душегуб снова поднял подзорную трубу и резко стал вертеть ее секции.
— Ему, наверное, тоже не нравятся блестящие вещи.
— Ты прямо загадками говоришь.
— Это врожденный талант. — Арбас плотно сжал губы и решительно стал смотреть через линзу. — Похоже, я поймал там вдали какой-то силуэт. Да… Ученые Зингары потеряли своего величайшего философа, когда Арбас променял запыленную стезю ученого мира на темные переулки Кордавы.
Конан сплюнул в море.
— Да, помнится, ты уже как-то рассказывал об этом. Хотя для меня по-прежнему остается загадкой, как тебя угораздило попасть в залы академии. Не иначе как ты подстерегал там какого-нибудь мудреца, чьи идеи стали неугодны богатым мира сего.
— Я был одним из самых многообещающих философов города. Восходящая звезда. Ни больше, ни меньше. И уже начал собирать вокруг себя группу учеников, когда однажды подумал, что им, должно быть, все надоело так же, как и мне. — Арбас вздохнул.
— Когда ты последний раз рассказывал эту трогательную историю, там еще фигурировала какая-то девушка.
— Да… И не только. Наступит время, и мои мемуары займут почетное место на полках. Захватывающие приключения, грубая правда жизни, едкие комментарии, непреходящая мудрость. Если ты будешь поменьше высмеивать меня, то, может быть, в душевном порыве я посвящу один из своих томов нашему мрачному союзу. — Он все еще вертел в руках подзорную трубу и чуть не уронил ее в море. — Если этот корабль, хоть на мгновение перестанет качать, мне, возможно, удастся настроить эту проклятую штуковину на цель и навести фокус. Послушай, почему они не делают линзы достаточно большими для того, чтобы сквозь них можно было что-то увидеть? О чем-то бишь я… Ах да, я обязательно уделю несколько страниц моих многотомных сочинений описанию того, как высек свое имя в сердце Имиля, не требуя от него за это никакой платы, кроме глубокой признательности. То-то расстроятся ювелиры и портные по всей Туранской империи. Ведь они потеряют всех своих заказчиков, так как мои труды произведут переворот в умах и настроениях современников. Ого!.. Кажется, я, наконец, поймал изображение. Теперь, когда объект в поле зрения, осталось только настроить трубу, подкрутив ее секции.
— Тебе, наверное, покажется несколько странной привычка аристократов Туранской империи украшать свою одежду огромным количеством драгоценных камней. Занятно, но они придают этому очень большое значение, — заметил Конан. — Престиж необычайно важен для них. А внешность мужчины отражает уровень его благополучия и говорит о том, какое положение в обществе он занимает. Так же как точное соблюдение правил тщательно выработанного дворцового этикета — знак хорошего происхождения и воспитания. Они создали целое искусство снобизма. Возможно, Имилю очень важно утвердиться в их обществе. Не будем к нему слишком суровы. Тем более что он недурно владеет оружием, в чем мы уже смогли сами убедиться. Так что поосторожнее с ним. К тому же в настоящее время мы — союзники. Не забывай об этом.
— Вот уж не знал, что ты так хорошо разбираешься в обычаях и нравах Туранской империи, — насмешливо протянул Арбас.
— Внимание. Сюда идет наш друг, — предупредил Конан и переменил тему разговора.
Настроение туранца заметно улучшилось с тех пор, как закончилась его трудная миссия на континенте. Обильная пища и питье, горячая ванна и долгий сон смыли тревожное выражение с осунувшегося лица Имиля. После недели скитаний по трущобам Кордавы под чужой личиной, Имиль сильно изменился, но теперь, вновь оказавшись среди слуг, относящихся к нему с должным почтением, молодой человек, казалось, вновь обрел прежнее самоуважение. А роскошная одежда даже вернула его манерам утраченную, было, развязность.
С величайшим удовлетворением взирал он на то, как личный раб бросает изодранные лохмотья, его единственную одежду последних дней, в море. Теперь, начисто отмытый, натертый благовонными маслами во время приятного массажа, тщательно выбритый, Имиль чувствовал себя обновленным человеком.
Его старательно расчесанные длинные волосы мягкой волной спускались на плечи. Одетый в юбку, темно-зеленые шелковые чулки, расшитую серебром коричневую шерстяную куртку и мягкие кожаные ботфорты, молодой человек весь блистал чистотой, свежестью и обилием бриллиантов. Драгоценности сияли в четырех кольцах, на рукояти кинжала и в броши, застегивающей плащ на шее. Ножны и пояс, богато отделанные серебром, сверкали и переливались при движении.
Имиль снова чувствовал себя настоящим мужчиной, не имеющим ничего общего с покинувшим свой дом несколько лет назад оборванцем, шестым сыном обедневшего и спившегося представителя мелкой знати Турана.
Молодой человек неторопливо прошелся взад-вперед у дверей каюты, а затем быстро взлетел по лестнице на высокую кормовую палубу, откуда Конан с приятелем наблюдали за морем. Арбас не без досады отметил про себя, что под шелками юноши играют крепкие мускулы. Туранский ренегат был того же роста, что и наемный убийца, но выглядел легче фунтов на пятьдесят. Душегуб уже имел возможность убедиться в том, что тот действует клинком с поразительной быстротой и мастерством. На тонком лице Имиля сияло обманчивое выражение мальчишеской открытости. Возможно, такое впечатление создавалось за счет чисто выбритых щек и еле заметных веснушек, проступающих сквозь бронзовый загар.
Юноша приветливо кивнул Конану и удивленно приподнял бровь, глядя на подчеркнутую деловитость наемного убийцы.
— Учим сухопутную крысу пользоваться подзорной трубой? — спросил он.
С большим сожалением узнал молодой человек о том, что у Арбаса нет никаких признаков морской болезни, если не считать безудержного аппетита.
Душегуб вспыхнул от гнева при намеке на отсутствие у него опыта мореплавателя. Он несколько раз совершал короткие прогулки по морю и считал себя за каленным морским волком. А то, что он не умеет пользоваться дурацкой трубой, не имеет никакого значения.
— На самом деле Арбас хорошо знаком с этой штукой, — примирительно сказал Конан. — Он только что восторгался точностью и силой увеличения, которые демонстрирует твой прибор.
— Гмм… Однако… — недоверчиво пробормотал Имиль, отбросив со лба растрепавшуюся от ветра прядь темных волос. — А мне, было, показалось, что он держит ее задом наперед.
— Я просто восхищался безупречной работой мастеров, — нашелся Арбас.
Подзорные трубы, хотя и очень дорогие, в те времена не были редкостью. Просто людям, не испытывающим необходимости смотреть дальше, чем на другую сторону переулка, пользоваться ими, как правило, никогда не приходилось. Соответственно, наемный убийца не знал, как работает этот прибор. Ему гораздо чаще приходилось полагаться на свои собственные глаза, дабы вовремя заметить то, что творится под носом, чем пялиться в туманные дали.
Имиль поспешил сменить тему разговора. Он показал рукой в направлении двух парусов, появившихся на горизонте и пристроившихся им в кильватер.
— Они все еще не оторвались от нас, не правда ли? — заметил юноша. — Позвольте. — Он взял трубу, и умело настроил ее на преследователей. Некоторое время он разглядывал их молча, сосредоточенно поджав губы, а затем передал инструмент Конану.
— Как вы уже, наверное, сами заметили, — при этом юноша учтиво посмотрел на Арбаса, — оба корабля принадлежат флоту Зингары. Это опровергает наше первоначальное маловероятное предположение, что мы напоролись на пиратов Барахских островов.
Погоню впервые заметили поздним утром. Имиля подняли крики вахтенного. Однако он счел это событие менее важным, чем занятие собственным туалетом. За целый день паруса так ни разу и не исчезали из виду. Теперь любому уже стало бы понятно, что их преследуют.
«Зингарцы всегда славились своим упрямством, — подумал Конан. — Видимо, щупальца их мести простираются значительно дальше, чем я предполагал». Вслух же он произнес:
— Они видели, как мы садились на корабль. Понятно, что из залива Кордавы есть только один выход. В темноте мы проскочили незамеченными мимо патрульных, ожидающих в устье. Но у них есть суда и на прибрежных островах. С рассветом зингарцы, должно быть, подняли по тревоге все команды в пределах досягаемости сигнальных зеркал. Зная место нашего отплытия, несложно высчитать все возможные маршруты, ведущие из Кордавского залива, и преградить нам путь. Проще простого. Все предусмотрено. Немного странно, что нас нашли только два парусника, — закончил Конан.
— Ничего странного, учитывая то, в каком состоянии правители Зингары содержат свой флот, — отозвался Имиль. В его словах сквозило презрение закаленного в штормах морского волка к тем, кто не отплывал от берега дальше пределов видимости.
— И все-таки эти два корабля нас обнаружили, — вмешался Арбас. — И, на мой непросвещенный взгляд, мне кажется, что они нас догоняют.
Конан долго смотрел на преследователей в подзорную трубу.
— Да! Догоняют. Очень медленно, но приближаются, — согласился он. — Все же у Зингары есть несколько крупных судов. И, похоже, мы привлекли внимание двух самых лучших. Это галеры с двумя рядами вёсел. Такие, с длинным стройным корпусом, появились совсем недавно. Они экспериментальные. Изобретатели попытались создать вёсельное судно, быстрое, как первоклассный парусник, способный при ветре развить очень большую скорость. Вся сложность подобной затеи в том, чтобы в достаточной мере сбалансировать киль и паруса, но при этом сохранить возможность легко толкать корпус веслами. На этих посудинах парусов больше, чем полагается иметь галере. Посмотрите, какие высокие мачты! У них великолепный ход, но они очень неустойчивы и при сильном ветре мигом переворачиваются.
Конан мрачно осмотрел их собственное небольшое суденышко. Имиль выбирал его, заранее зная, что им придется уходить от погони. Прежде всего, туранцу требовалась посудина, которую можно было бы легко спрятать. Немаловажное значение в таком рискованном предприятии имела также скорость и боевые качества корабля. Выбор пал на быстроходное узкое судно, низко сидящее над волнами и оснащенное всеми возможными парусами, которые позволяла иметь его конструкция.
Однако один ряд весел, на случай отсутствия ветра, ни в какое сравнение не шел с двумя рядами весел на галерах преследователей. Число воинов в команде, которые при необходимости могли быть и гребцами, было минимальным, что тоже не радовало.
Итак, два мощных военных корабля, сконструированных по последнему слову техники, уверенно нагоняли беглецов.
— Думаю, что в ближнем бою нам не поздоровится. А очень похоже на то, что избежать встречи не удастся. Расстояние между нами сокращается даже при наличии ветра. Если же наступит штиль, их скорость станет раза в три больше нашей. У нас остался единственный шанс — оторваться от зингарцев в темноте. Если, конечно, они не догонят нас до наступления ночи.
Казалось, уверенность Имиля в успехе его предприятия остается непоколебимой.
— Они не смогут настигнуть нас до утра, — спокойно и убежденно сказал он. — Еще до рассвета мы войдем в северные пределы Аргоса, независимо от того, потеряем мы их ночью или нет. Если, конечно, ветер не стихнет. Туда они сунуться не посмеют.
— Спорное утверждение. Особенно если учесть уже продемонстрированное нам упорство воинов Кордовы, — возразил Арбас. — Кроме того, смею тебя уверить, что воды Аргоса не слишком приятное местечко для морских прогулок, тем более ночных. Тебе не кажется, что твои люди скорее предпочтут рискнуть и сразиться с флотом Зингары?
Имиль беззлобно улыбнулся.
— Сама Эфрель приказала мне плыть туда и обратно через воды Аргоса. С нами ничего не случилось по пути в Туран, и сейчас мы будем следовать тем же маршрутом. Я совершенно уверен, что в подобных вопросах на Эфрель можно положиться. Могу побиться об заклад, что зингарцы не осмелятся преследовать нас в водах Аргоса.
В ответ Конан только неопределенно пожал плечами. Он не мог предложить ничего лучшего. Но Душегуба доводы молодого человека явно не убедили.
— Арбас, может быть, ты хочешь заключить пари? — учтиво предложил Имиль. — Скажем этот твой хваленый клинок против моего, украшенного драгоценными камнями. Выгодная сделка. Кто еще предложит тебе такие условия? Лезвие сомнительного происхождения в обмен на дорогостоящие алмазы.
