Один из них есть и этот Иосиф, повенчавший прелюбодея, а равно и те, которые позволяют себе служить вместе с ним, как с невинным, а также и те, которые одобряют его как священнодействующего безукоризненно.
Как твое благочестие, хотя пишет к нам на основании правил, не знает божественных правил и того, что этот человек низложен на основании их?..
Итак, брат, оскорбление святыни — священствовать ему, и совершенное извращение правил — не уклоняться от этого. Что говорит Златоуст? «Не безопасно не делать исследования относительно священника». Не о вере, как ты думаешь, он говорит это, а об исправности жизни. Исследовать и испытывать каждого, в каком он состоянии, не должно, ибо благодать и при недостойных нисходит ради приступающих. Но не действовать прямо против явно осужденных, один из которых и этот Иосиф, совершивший открыто перед глазами всех весьма великое беззаконие, запрещенное Господом, и таким образом оказавшийся преступнее того прелюбодея, которого он сочетал браком, — это, по словам свт. Григория Богослова, явная измена истине и нарушение правил [ [52]].
Или не знает дружба твоя, что Сам Бог был Мстителем, когда не восстал и не обличил управлявший тогда Церковью, как случилось некогда с Самуилом при безумном Сауле (1 Цар.15), — и пресек царствование нового Ирода из–за прелюбодеяния? То же потерпел и тот Ирод, изгнанный собственным народом и умерщвленный, так как он, оставив законную жену свою, дочь царя Ареты, вступил в беззаконную связь с Иродиадой, женой брата Филиппа. Если же такого не должно осуждать, то перед твоей любовью окажется согрешившим — хотя и дерзновенно сказать, — св. Иоанн Предтеча, обличавший Ирода и умерший за обличение, равно как и Златоуст, который вел упорную борьбу за поле вдовицы [ [53]].
Итак, просим тебя, поревнуй о Божественном; и, во–первых, как сын общего нашего отца, стремись вместе с нами к должному; во–вторых, как ученик блаженного Саввы, стремись к точности не только относительно веры, но и относительно правил; в–третьих, как собрать братское думай вместе с нами и, напоминаем, сохраняй собственное свое место, чтобы вследствие этого нам не преткнуться в главнейшем.
Прости по–братски напоминающим, как и мы прощаем тебе; мы не должны негодовать, когда нам напоминают. Пусть же и твоя честность не сердится, но еще более воспламеняется любовью и пишет нам подобное, сколько захочет, ибо мы от этого не потерпим вреда, разве только будем жить осторожнее.
Что же касается папы, то какое нам дело, так он поступает или иначе? Он, прости, возносится на собственных крыльях, по пословице. Ибо когда он сказал, что нисколько не заботится о явных грехах священника, то не священника какого–нибудь, но Главу Церкви он осмеял через это и презрел, так что нам стыдно и слышать. Если это справедливо, то увы — иерархия!
Впрочем, просим, будем осторожно говорить о главах и не станем высказываться так резко. А по поводу того, что люди, как ты написал, могут открыть уста и говорить, что мы, оставив здешнюю патриархию, перенесли дело к другой, об этом пусть не беспокоится твоя честность. Бог знает и первое начинание, и второе, даже и третье Сам рассудит, Сам обличит, Сам представит пред страшным Престолом, и Сам воздаст сообразно тому, как мы поступали и действовали. Ибо слова:
Мы поминаем при священнослужении, как подобает, и Святейшего Патриарха, и благочестивых наших Императоров, не отказываемся иметь общение и со всяким неосужденным. Мы писали и к самому архиерею — как известно и благочестивым Императорам нашим, — о том, что у нас ни в чем нет разногласий, кроме только дела об Иосифе, и когда этот будет отлучен от священнослужения, то мы тотчас войдем в общение с ним. Притом он — возлюбленный нами муж, не только потому, что он — глава нашей Церкви, но и потому, что издавна уважаем нами, и, что есть в его жизни прекрасного, мы не перестаем превозносить. Если же случится, что он и сам примет ревность, — не стану говорить о святых епископах, игуменах, монахах и множестве мирян, — тогда что скажет любовь твоя?
Поэтому знай, что у нас не отделение от Церкви, но защита истины, оправдание божественных законов; а иное, как сказала честность твоя, было бы нарушением истины и извращением правил, и справедливо можно сказать тебе следующее:
Ибо со времени апостолов и впоследствии часто вторгались в Церковь многие ереси и возникали нечистые дела, незаконные и запрещаемые правилами, как и ныне, однако она вышесказанным образом осталась нераздельною и непорочною и останется вовек, между тем как дурно мыслящие и делающие отлучаются и отбрасываются от нее, как яростные волны от непоколебимой приморской скалы.
Итак, брат, останемся при своем и будем взирать на свет истины, твердо держась и священных правил, и догматов, особенно мы, монахи, особенно мы, считающиеся значащими что–нибудь.
Мы желаем и молимся, чтобы ты был для тамошних спасителем, и просветителем, и светильником строгости и благочестия, не делаясь всем для всех, но высотой добродетели, согласной с правилами, жизнью и благочестивым обращением; напоминание же брата твоего перенеси, как происходящее из любви, уважения к истине и божественного суждения.
Желал бы я сказать и больше этого, но обширность письма заставляет остановиться здесь. С удовольствием приняли мы твое богатое благословение и то, как ты заботишься о своем смиренном монастыре; это доказывает, что ты сберегаешь и трудишься для него. Труд твой велик. Но Господь воздаст тебе, чего желаешь, — преуспеяние в добродетелях и наслаждение вечными Его благами.
Хотели мы сами прибыть и приобщиться к постигшему вас несчастью — утрате блаженного сына вашего, возлюбленнейший господин мой, а не только в письме оплакать беду и принять участие в вашей скорби. Подлинно, как не жалко, как не мучительно испытывать потерю одного сына за другим, лишаться как будто одушевленного сокровища, богатства родовой преемственности, многовожделенного плода материнской утробы, прекрасных глаз дома, радости бабки, украшения всего рода?
Появился первый плод, и преждевременно исторгнут из родительских рук; родился второй, и этого сразила жестокая смерть; произросла третья отрасль, в утешение за первые, цветущая, прекрасная, продолжавшая жить до третьего года, к которой были крепко привязаны души родителей, и — увы, несчастье! — страдание не позволяет продолжать речь! — ушла и она от глаз ваших и, что еще прискорбнее, не на глазах отсутствующего родителя.
Но зачем увеличивать несчастье? Поражено сердце ваше, отца, матери, госпожи патриции, и меч прошел посреди обоих, и эту скорбь может уврачевать не слово, не утешение, не человек, не Ангел, но один Бог, так устроивший пределы нашей жизни. Ибо Сам Он взял превожделенного сына вашего, господин мой, как Он же взял и прежних.
Прискорбно весьма прискорбно ваше положение, но отнюдь не их, взятых. Потому что они, чистые и не оскверненные грехами по причине недавнего рождения, отойдя отсюда к блаженной и бесстрастной жизни, ликуют в недрах Авраама, обитают со святыми младенцами, воспевают с окружающими Христа отроками. Итак, не погибли прекрасные дети, но спасены для вас и остались невредимыми, и вы увидите их спустя немного, когда окончится эта временная жизнь, радующимися и веселящимися не в кратковременном возрасте, но в совершенстве
Поэтому увещеваем и просим вас действительно утешать себя этими мыслями и таким образом исторгать из души неумеренную скорбь.
