прелюбодейное лжеучение является ересью, ссылаясь на свое невежество и беседы с другими, и как после этого, прочитав «пять слов», отозвался, что это пять светов. А теперь, кажется, ты говоришь против них, во всей речи своей высказав сходство с прежним своим невежеством или, скорее, вражду против сказанного моим смирением. Если бы то были мои слова, человека темного, то не было бы ничего удивительного. Но так как словами Господа, апостолов и пророков и кроме того, богоносными Отцами доказано, что это — тягчайшая ересь, то пусть посмотрит твое благоразумие и кто бы то ни был другой единомысленный с тобой, против кого вы хотите ратовать.
Ибо ваши доказательства относительно того, что это — не ересь, простите, не от слов Господних и не от уст святого, но, говоря словами пророка,
Что те являются преступниками заповедей Господних, нарушителями божественных правил и святотатцами, — это справедливо. Но можно ли не удивляться, во–первых, вашим усилиям, с которыми вы неоднократно повторяете то же, что и они, слыша при этом истинные суждения, которые могли бы убедить и детей, а во–вторых, тому, как вы, представляете то же самое с еще сильнейшим непониманием и нападением на нас, как будто неосновательно называющих это ересью? Это поистине поражает нас.
О противниках же скажу следующее: как они могут говорить, что не проповедуют и не учат тому, что они соборно проповедовали и утвердили с анафематствованием тех, которые противятся их учению (или экономии) и чему еще продолжают учить каждый день своими делами? За что же тогда я, смиренный, заключен здесь? За что заключенный отец мой страдает, будучи сначала отделен от других, а потом отведен в то место, в котором содержится? За что архиепископ низложен судом их и затем, содержась в великом стеснении, запрещении и под наблюдением (так что и пищу получал мерой, согласно приказанию, отданному подателям пищи), был заключен во дворце, а недавно отправлен в ссылку? За что твоя честность с братьями находится под стражей в Солуни, а игумен Феосост изгнан из того же города с учениками своими, и другой тамошний игумен был безмерно бичуем? За что братья Навкратий и Арсений до сих пор содержатся под крепкой стражей, как и Василий и Григорий? Почему добродетельный игумен Стефан ушел из своего монастыря с пятьюдесятью учениками, со ста десятью другими и с прежним епископом, произнеся анафему на прелюбодейный собор, как нарушивший Евангелие, о чем свидетельствует отправленное им послание? За что содержится в Амморейской крепости благочестивейший игумен Антоний, подобно предыдущему произнесший вместе со своим братством анафему на прелюбодейный собор? За что жившие с братом Емилианом связаны и отведены из Никомидии в Финию и испытали бичевания и поругания, а напавшие на них разграбили имущество монастыря, как воинскую добычу? За что потерпел гонение в Херсоне благочестивейший епископ Лев (по прозванию Валелад) и почтенный игумен Антоний с двумя другими заключен под стражу? За что наши братья содержатся в темнице в Липаре, по ту сторону Сицилии? За что жившие с Литоием в Херсоне задержаны, оттуда отправлены под стражей к Императору, затем посажены в темницу в Византии, а других стерегут в монастырях?
Скажу еще о нас троих. За что в монастыре Агафском объявлено нам от императора через спафариев : «Вы преданы анафеме и низложены собором»? За что содержание под стражей у святого Маманта нас троих, отделенных друг от друга? Зачем прибыли туда те же спафарии с троими, принесшими от противника грамоту для повторного прочтения о нашем низложении и анафематствовании, хотя мы и заграждали уши, чтобы не слышать? За что мы отправлены в разные места и заключены: и эконом, и Арсений, братья, а другие сосланы за двенадцать миль от Константинополя, — так что иные скрываются в пещере, чтобы тайно служить нам, переодевшись в мирскую одежду, а иные весь день прячутся в гробницах и, не имея возможности выходить днем, посещают друг друга ночью? За что те, которые были найдены, задержаны воинами, заключены в темницу, а потом высланы из города?
А если говорить о том, что было в начале, зачем Студийский монастырь был охраняем отрядом воинов, внезапно прибывших, так что мы даже дышать не смели. Зачем прибыли туда епископы Никейский и Хрисопольский убеждать, чтобы мы приняли сочетавшего прелюбодеев, будто бы получившего приказание от прежнего патриарха совершить это прелюбодейное сочетание? «Так как, — говорили они, — повелевший так был святым, как Златоуст, то это было приспособлением святого к обстоятельствам; поэтому примите его».
За что мы четверо были взяты оттуда ночью начальником и воинами и отведены к Симеону (я не знаю, как его назвать), через которого было объявлено нам Императором, чтобы мы, переменив свое мнение, за которое до сих пор стоим, приняли их распоряжение как экономию? За что опять мы были заключены у святого Сергия, куда опять приходил от Императора Симеон с той же целью? Зачем мы были приведены начальниками на многочисленный собор, на котором заседали и трое важнейших сановников? За что я, смиренный, был там оскорбляем и со всех сторон осыпаем бранью: «Ты сам не знаешь, что говоришь, что болтаешь?» Тогда как я взывал: «Гибнет Предтеча, нарушается Евангелие, это — не экономия», — они многократно повторяли, что это именно экономия, что так поступали святые и предшествовавший святой патриарх. Вот свидетели того, что он приказал совершить прелюбодейное сочетание, хотя они и не называли его так, но при имени сочетавшего прелюбодеев скрежетали зубами, как будто желая растерзать говорившего. За что была громко произнесена анафема на не принимающих такой экономии святых, и я вместе с отцом моим и Калогиром был вытолкнут из середины начальнической рукой, архиепископ же задержан и низложен ими, как обыкновенный пресвитер, только потому, что отслужил по моей просьбе в Студийском монастыре?
Сочетавшего прелюбодеев, который низложен Самим Христом и божественными правилами, они оправдали, признав его невинным во всем и еще прежде допустив к священнослужению вместе с собой, а того, который не подлежит низложению по правилам, подвергли низложению, самым делом подтверждая свое учение, что епископы имеют власть по своему произволу пользоваться правилами.
Так они действуют постоянно, не желая понять, что если так будет, то низлагающие епископа тем самым, кого низлагают, сами могут быть низложены, во исполнение апостольского изречения [ [80]].
Эту заповедь относительно правил примите от нас, епископы! Соблюдая ее, вы спасетесь и будете иметь мир, а не повинуясь, потерпите наказание и будете иметь постоянную войну между собой, получая надлежащее воздаяние за непослушание.
Зачем было и случившееся после собора, — допрос всех братьев Императором, говорившим, что мы низложены, а собор, утвержденный им, свят, как будто прелюбодейное сочетание — это допускаемая святыми экономия и совершивший его невинен? А когда мы не приняли этого, то последовало заключение каждого порознь, или по двое, или по трое, или большего числа в монастырях и крепостях, бичевания и мучения некоторых, так что это разнеслось повсюду, на суше и на море?
Коротко сказать, за что все это? Не за то ли, что не согласились признать нарушение Евангелия экономией, которую противники делом и словом провозгласили для мира как спасительную и подобную действию святых, и еще до сих пор продолжают так говорить и действовать через гонение? Почему же еще спрашивают: когда никто не настаивает и не учит этому, как мы станем называть их еретиками? А все вышесказанное — мечты и сновидения или истинно? Если истинно, то разве не учат они везде и не проповедуют делом и словом? И вы, слушаясь их, не стоите ли почти вместе с самими говорящими это (впрочем, если бы мы и молчали, концы вселенной возвещают истину), навлекая на самих себя страшный суд за молчание?
По этой причине я, смиренный, вынужден не молчать, но говорить письменно и устно, по мере имеющихся у меня сил, со страхом и трепетом, с готовностью к смерти, хотя кто–нибудь из вас, может быть, и думает, что я совершенно напрасно действую таким образом.
Но возвратимся к предмету речи. Ты говоришь, что когда никто не настаивает и не учит прелюбодействовать и разрешать святотатцев, на каком основании мы станем называть их еретиками? Прелюбодействовать и разрешать святотатцев они действительно не учат словом, ибо и язычники, не имеющие закона, не учат прелюбодействовать, и мы не утверждали, что они открыто провозглашают это. Но утвердив прелюбодейное сочетание (и прочее вместе с ним), а через это признав с произнесением анафемы, с нарушениями божественных правил и другие преступления против Евангелия спасительной
