даже если пришедший с самих небес станет учить и проповедовать иначе (см. Гал.1:8), то мы не можем принять его в общение, как не согласующегося со здравым учением веры.
Наконец, как бы ни было угодно вашей власти, наше смирение готово скорее страдать до смерти, чем отречься от нашего искреннего исповедания.
В настоящее время, когда Христос преследуется через Его икону, не только тот, кто имеет преимущество по званию и знаниям, должен подвизаться, беседуя и наставляя в православном учении, но и занимающий место ученика обязан смело говорить истину и свободно отверзать уста. Эти слова принадлежат не мне, грешному, а божественному Златоусту, так же говорили и другие Отцы.
То же, что господа игумены, задержанные императором, не сделали вышесказанного, хотя они и по званию, и по знаниям выше всех игуменов здешней страны, а, напротив, скорее молчали, и не только молчали, — хотя и это тяжко, — но еще собственноручно поставили подписи, что они не будут ни собираться вместе, ни учить. Это — измена истине, отречение от пастырства и погибель подчиненных и равноправных.
Апостолы, получив повеление от иудеев не учить во имя Христово, говорили:
Почему же мы предпочитаем монастыри Богу получаемое от них благополучие — страданию за благо? Где слова:
Эти же господа игумены, как рассказывают, говорят: «Кто мы такие?» Во–первых, — христиане, которые теперь должны непременно говорить; потом — монашествующие, которым не следует ничем увлекаться, как не привязанным к миру и независимым; далее — игумены, которые отвращают соблазны от других и никому не должны подавать повода к искушению;
Еще вы говорите, что патриарх Никифор, священнодействуя в скрытном месте [ [107]], тайно поминает святых, и все патриции, не говоря о других, остаются православными. Но что говорит Христос?
Ибо как они будут соблюдать сказанное Христом:
Итак, они дали подписку повиноваться императору вопреки Христу. Вот что, братья и отцы, сделали они, как я достоверно узнал. И так как вы постановили, чтобы я высказал, что кажется мне важным, то я и объявил перед Свидетелем Богом, взяв слово хранить это, как тайну, опасаясь искушения. Впрочем, вы, спасая, спасайте свои души, молясь и о мне, смиренном.
Второй год я забочусь и помышляю о том, чтобы послать письмо священной главе твоей, и только ныне исполнил я, смиренный, свое желание. Но хорошо, что я удостоился письмом приветствовать тебя, моего отца, столп истины, опору Православия, стража благочестия, утверждение Церкви, победоносного мужа, христоносного архиерея, мученика исповедания Божия.
Подлинно, не принадлежит ли тебе венец мученичества? Ибо ты за Христа изгнан, удален из отечества, терпишь много страданий, будучи слаб телом от природы и, как мне известно, изнурен подвижнической богоугодной жизнью. Тобой хвалится сонм православных, радуется область никомидийская и превозносится, представляя тебя вселенной, отклонив от себя те упреки, какие издревле болтали относительно тамошних предстоятелей.
Веселится святой Тарасий, взирая на того, кто прежде был овцой его двора и находился под его рукой, а потом стал знаменитым пастырем, ныне подвизающимся и подвергающимся опасности за Православие, для которого и он потрудился со своей стороны соборно, по благодати Божией, во дни соименной миру и даровавшей мир Императрицы [ [109]], так что дела совершенно соответствовали именам. Таковы были тогдашние обстоятельства, а нынешние горьки и прискорбны.
Как же нет, когда жертвенники уничтожаются, церкви разрушаются, когда ересь все ниспровергает и гонит Христа с Его Матерью и служителями? Поистине, не Их ли гонят, когда истребляются Их святые иконы? Разве тогда, когда уничтожается изображение Животворящего Древа, может кто–нибудь противоречить тому, что вместе с этим ниспровергается Крест? Если же в этом случае можно сказать вместе с этим так, то как не согласиться с этим и относительно иконы, ибо и икона есть изображение.
Но, кто я, несчастный и непросвещенный, чтобы мне доказывать это божественному отцу и учителю? Ты, священнейший, научи нас совершеннейшему, как богопросвещенный, и самым делом наставь терпеливо переносить настоящие наказания и испытания, первое — нам за грехи, а второе — тебе за божественную любовь ко Христу, Которого ты не переставай молить, чтобы Он скорее сменил тень нечестия рассветом мирного православия.
Весть — за вестью, слово — за словом. Что мне сказать и о чем говорить? Как я, несчастный, стану относиться к произошедшему? У меня радость и печаль, утешение и плач. Я оказался между двух страстей и не знаю, о которой из двух предпочесть говорить. Однако побеждает Победивший сатану и начальников, и мучителей века сего.
Умерщвлен за Христа агнец Христов, претерпевший бичевание Фаддей, отрасль моя, сердце мое, сын послушания, ветвь благочестия, соименник апостола. Неизмеримая радость, чрезвычайное веселье не только для меня, смиренного, но и для Ангелов, и для людей.
Куда ты удалился от меня, блаженный сын? Куда так скоро вознесся ты, сопричисленный к мученикам? О, жребий твой! О, благородство твое! О, благоразумие твое! В один день ты приобрел бесконечную жизнь, мучительными страданиями ты стяжал неизреченные радости. За сто тридцать ударов, — за подвиги ты получил совершенную награду вместе с мучениками от Святой Троицы, так как первая из этих цифр означает совершенство, а вторая — Троицу. Так из самого наказания твоего Бог явил величие твое. Кровь твоя — миро; останки твои — источник очищения для прикасающихся к ним.
Прошу тебя, святой Божий Фаддей, молись о мне, недостойном рабе твоем; ибо не дерзаю назвать тебя сыном. Смотрите, братия мои, что случилось, какое сокровище и какого брата мы приобрели. К славе Божией, и к нашей хвале, а также и к радости целой Церкви служит мученик Христов Фаддей.
Что еще?