других, ибо древние сказания последующим арихереям служили в пользу и, как бы твердыни, ограду веры делали недоступною. Но коварство его оказалось подобным паутине паука. Прибыв в Кесарию, префект послал за Василием Великим и, приняв его с честию, стал говорить с ним ласково, убеждал его уступить обстоятельствам времени и непротивостоять столь многим церквам, ради некоторых догматических тонкостей. При этом он обещал Василию и дружбу царя, за которою последует для него много благодеяний. Но этот божественный муж сказал, что такие речи приличны детям, ибо только дети и подобные им люди обольщаются вещами сего рода, а напитанные святым учением не согласятся уступить из божественных догматов ни одной буквы и, если бы понадобилось, потерпят за них все виды смерти. Что же касается до дружбы царя, то я высоко ценю ее в соединении с благочестием, а без благочестия считаю гибелью. От этих слов префект пришел в ярость и сказал ему, что он безумствует, но божественный Василий отвечал: «Желаю всегда иметь такое безумие». Потом ему приказано было выйти и, одумавшись, завтра объявить свое намерение. К этим словам присоединена и угроза. Но тот всехвальный муж, говорят, сказал: «Я и завтра останусь тем же, да и ты не изменяй своего намерения и исполни угрозы». После такого разговора префект, встретив на дороге царя, передал ему слова Василия, рассказал о доблести этого мужа и объявил о мужестве и бесстрашии души его. В то время царь смолчал и въехал в город, но когда увидел, что Бoг ниспослал на дом его различные несчастия — потому что и сын [ [271]] его заболел и находился при дверях гроба, и жена подверглась различным недугам — тогда понял причину сих бедствий, и того божественного человека, которому угрожал казнию стал просить о посещении своего дома. Исполнителями этого царского повеления были военачальники. Пришедши в царские чертоги и видя, что сын царя находится при смерти, Василий Великий обещал возвратить его к жизни, если он сподобится всесвятого крещения от православных, и, сказавши это, удалился. Но царь, подобно безумному Ироду, вспомнив свои клятвы, приказал крестить дитя находившимся при нем сообщникам ариан, и сын его тотчас после того скончался. Раскаявшись и сообразив, он вошел в божественный храм, слушал поучение Василия Великого и принес к алтарю обычные дары. Потом Василий, позвав его за священную завесу, где стоял сам, много говорил ему о божественных догматах и царь слушал слова его. При этом присутствовал некто по имени Демосфен, царский стольник [ [272]], и укорил вселенского учителя, будто он допустил варваризм. Тут божественный Василий, улыбнувшись, сказал: «Видно и Демосфен неграмотен». Когда же тот рассердился и начал угрожать ему, тогда великий Василий сказал: «Твое дело заботиться о при правах к похлебкам, а не слушать рассуждения о божественных догматах, потому что твои уши заграждены для этого». Таков–то был ответ ему. Между тем царь был так восхищен этим мужем, что бедным, которые находились под его попечением, были расслаблены все телом и требовали особенной заботливости, подарил прекрасные принадлежавшие ему в Кесарии земли. Таким–то образом Василий Великий избежал первого нападения со стороны Валента. Во второй свой приезд в Кесарию царь, забыв прежнее, потому что льстецы овладели его умом, стал снова убеждать Василия перейти к противникам и, не могши убедить его, приказал написать указ о его ссылке: но когда хотел он скрепить это определение подписом своей руки, то не мог начертать ни одной буквы, потому что трость сломилась. То же произошло с другою, и третьею, а он все–таки хотел утвердить нечестивый свой указ, пока наконец не начала трястись и дрожать его рука. Тут ужас объял его душу, и он обеими руками разорвал бумагу. Промыслитель всяческих показал этим, что и другие страдали только по Его попущению и что Василия он поставил выше устрояемых ему козней, желая в окружавших его опасностях явить свою силу и, с другой стороны, прославить мужество людей доблестных. Таким образом Валент, возобновив нападение, еще раз обманулся в своей надежде.
Глава 20. О смерти святого Афанасия и рукоположении Петра
Когда победоносный Афанасий после многих битв и стольких же венцов освободился от трудов и преставился [ [273]] в другую жизнь, где нет скорбей, настоятельство в Александрии получил отличный муж Петр. Сначала избрала его та блаженная глава — и с ее выбором согласились все, как лица духовного сословия, так и высшие чины; народ же при этом выразил свое удовольствие радостными восклицаниями. Петр принимал участие во всех трудах Афанасия, оставался при нем, был ли тот дома, или в чужой стране, и вместе с ним терпел различные опасности. Потому–то и соседние архиереи, и те, которые проводили жизнь в местах подвижничества, оставив их, сошлись в Александрию и требовали, чтобы Петр наследовал престол Афанасия.
Глава 21. Об изгнании Петра и о возведении на его место арианина Люция
Как скоро на архиерейскую кафедру посадили Петра, начальник области, собрав толпу эллинов и иудеев, окружил стены церкви [ [274]] и стал убеждать его выйти оттуда. В противном случае грозился выгнать его насильно. Так поступал он, желая, с одной стороны, делать угодное царю, с другой — подвергать бедствиям христиан с противным образом мыслей, собственно же говоря, увлекался нечестивою яростию, потому что предан был идолослужению и смятение церкви считал для себя величайшим торжеством. Увидев эту неожиданную войну, дивный Петр вышел тайно и, сев на корабль, отплыл в Рим. Потом через несколько дней прибыл в Антиохию Евзой в сопровождении Люция, и этому Люцию, которого нечестие и беззаконие испытал уже и Самосат, отдал церкви. Народ, напитанный учением Афанасия, видя теперь совсем иную пищу, отстал от церковных собраний, но Люций, пользуясь военною стражею из идолопоклонников, одних сек, других заключал, иных принудил бежать, а у некоторых, подражая варварам, опустошал дома. Все это дивный Петр гораздо лучше описал в своем послании. Я расскажу еще только об одном злодействе Люция, а потом внесу в свою историю самое послание Петра. В Египте некоторые мужи, поревновав житию ангельскому, ушли от городского шума и, предпочетши жизнь в пустыне, песчанную и безплодную пустыню сделали плодоносною, положили законом приносить самый прекрасный и приятный Богу плод — добродетель. Много сияло вождей этого жития, но превосходнейшим руководителем в исполнении подвижнических уставов был тот многохвальный Антоний, сделавший пустыню местом подвигов добродетели для подвижников. Его–то учеников (сам он величайшими и прекраснейшими стяжаниями достиг уже безветренной пристани) стал гнать этот бедный и крайне жалкий человек. Выведши из пещерного убежища настоятелей сих божественных сонмов: славного Макария, и другого, ему соименного, также Исидора и иных, он сослал их на один остров, населенный людьми нечестивыми и невидывавший в своих пределах ни одного учителя благочестия. Когда судно подплывало к острову, чтимый тамошними жителями демон, оставив идола, который долго служил ему жилищем, вселился в дочь жреца и беснующуюся привел к берегу, к которому гребцы направляли судно. Пользуясь языком девицы как орудием, он начал произносить с воплем то же, что произносила в Филиппах имевшая прорицательного духа служанка (Деян.16,16). Все мужчины и женщины слышали, как тот демон говорил следующее: «Уж это могущество ваше, служители Христовы! Отовсюду изгоняли вы нас, — из городов и сел, с гор и холмов, и даже из необитаемой никем пустыни. Живя на этом островке, мы надеялись избежать ваших стрел, но обманулись в надежде. Гонители сослали вас сюда не для того, чтобы причинить вам скорбь, а для того, чтобы вашею силою изгнать отсюда нас. Мы уходим и с того островка, потому что изгоняемся лучами вашей добродетели». Сказав это и другое тому подобное, они повергли девицу на землю, а сами совершенно исчезли. Между тем, божественный сонм подвижников, помолившись, воздвиг девицу и отдал ее отцу смыслящею и здравою. Очевидцы этого чуда, упав к ногам тех святых, умоляли их дать им средства к спасению, разрушили идольское капище и, озарившись лучами учения, сподобились благодати всесвятого крещения. Как скоро весть об этом распространилась в городе, все собрались и порицали Люция, говоря, что им угрожает гнев Божий, если тот божественный сонм святых не будет возвращен. Посему, боясь возбудить в городе волнение, Люций позволил тем Богоугодным мужам возвратиться в пещеры. И этого уже достаточно, чтобы показать его непотребство и нечестие, но послание дивного Петра еще яснее показывает беззакония, на которые он отваживался. Желая избежать растянутости, я внесу в свое сочинение только середину того послания.
Глава 23. О военачальнице сарацинской Мавии [ [275]] и о рукоположении монаха Моисея
В то время [ [276]] пределы Римской империи опустошаемы были племенами измаильтян. Ими предводительствовала Мавия, которая, несмотря на ее пол, имела дух мужчины. После многих битв она заключила с римлянами мир и, озаренная светом богопознания, просила рукоположить своему народу в архиерея некоего Моисея, жившего на границе между Египтом и Палестиной. Получив эту просьбу, Валент повелел сего божественного мужа препроводить в Александрию и там
