организация?
Эриксон тяжело вздохнул.
– Лига предлагала так называемый курс на политическое обновление, согласно которому Центавр должен был выйти из состава Федерации и выслать с планеты всех граждан, не принадлежащих человеческой расе. Мало того – еще и всех “цветных”. За людей Лига считала только представителей с определенным цветом кожи. Прошу прощения, мистер Зулу.
– Значит, выходцы с Востока Хольцману с товарищами тоже не нравились? – поинтересовался пилот.
– Да. И негроиды тоже. Однако он намеревался терпеть всех, кто поможет ему воплотить в жизнь эту программу. Как вы понимаете, небелое население, как и представители других космических рас, относились к Лиге неприязненно. Это их подзадоривало еще больше.
Излагая факты, Эриксон расстраивался все больше и теперь говорил уже с меньшим воодушевлением.
– К счастью, в наше время немного найдется людей, разделяющих расистские идеи. Лично для меня является совершенно непонятной ненависть к людям с другим цветом кожи или формой глаз. А тем более, когда открыто уже столько миров, жители которых вообще не похожи на Homo sapiens.
– Оказывается, для некоторых это до сих пор норма, – мрачно констатировал Кирк. – Извините, сэр. Ну и что же дальше?
– В течение десяти лет Хольцман активно занимался агитацией и саморекламой. Власти смотрели на его выходки сквозь пальцы, и реальных шансов провести своего кандидата на выборах в Конгресс у Лиги практически не было. Люди неохотно покупались на бредовые посулы Хольцмана, и их брошюрки популярностью не пользовались. Такое положение дел, в принципе, устраивало наше правительство.
– Из этого следует, что вскоре произошли какие-то негативные изменения? Я правильно мыслю?
– Примерно месяц назад Хольцман обратился к бывшему президенту с просьбой об аудиенции. И вскоре добился встречи. Он потребовал для своей организации предоставления возможности более широко участвовать в политической жизни планеты, а так же изменения в составе кабинета министров. Причем подано это было в ультимативной форме, и срок определялся в течение месяца. Хольцман заявил, что Лига уже достаточно долго терпит гонения, и в случае невыполнения его требований Новые Афины будут стерты с лица земли.
Эриксон достал из кармана мятый платок и вытер им лоб.
– Президент, естественно, поднял на ноги всю службу безопасности и приказал взять Хольцмана под арест за угрозы в адрес правительства. Но тот сразу же заявил, что в случае его ареста столица будет уничтожена в тот же день. Президент, конечно же, не поверил этому, но решил подстраховаться и оставил Хольцмана на свободе. За ним была установлена слежка, однако ему часто удавалось запутать следы и уйти из-под наблюдения. У этого человека, как и у всякого параноика, было слишком хорошо развито чувство опасности.
– И все же, почему президент поверил в возможность совершения столь масштабного теракта? – спросил Кирк.
– Видите ли, капитан, несмотря на все свои странности, Хольцман все-таки был весьма талантливым физиком-ядерщиком. Поэтому президент и предположил, что этот сумасшедший действительно может вытворить какую-нибудь гнусность. Никто не знал, чем он занимался в последние годы, и перегибать палку не стоило.
Эриксон устало поднялся с кресла и, заложив руки за спину, сделал несколько шагов по залу заседаний.
– Но ошибка заключалась вовсе не в том, что Хольцмана отпустили, – продолжил он, возвращаясь на свое место. – Мы считали, что он угрожает применением радиоактивных веществ или организацией ядерного взрыва. Но оказалось, что замышлял он нечто иное.
– Хольцман использовал аннигиляционное устройство, – дополнил его рассказ Кирк, пристально глядя на министров. – Резонный вопрос, – где он взял антивещество?
– Этого мы не знаем, – упавшим голосом ответил Эриксон. – Натаниэль, может быть, вы проясните ситуацию?
Бурк с готовностью кивнул. Похоже, он давно уже готовился к подобному повороту разговора.
– Когда стало известно об акте шантажа, служба безопасности проверила все лаборатории и предприятия на предмет утечки или наличия неучтенного урана, плутония и других радиоактивных элементов. Все возможные каналы были тут же взяты под контроль. На всех авиа, аэро и автомобильных маршрутах были установлены плотные кордоны радиационного обнаружения и блокирована любая возможность ввоза в столицу даже миллиграмма указанных веществ. Но о существовании аннигилятора никто всерьез не задумывался, так как это было слишком невероятно. Мы не занимались поисками антивещества. Но время шло, и срок истекал.
– И в конце концов угроза была приведена в исполнение, – закончил его мысль Кирк.
Эриксон печально закивал головой и развел руками.
– Взрыв произошел примерно через час после истечения срока ультиматума, – сказал он. – С тех пор Лига ушла в подполье. Хольцман тоже исчез, хотя, возможно, он погиб от своей же адской машины. Может быть, вместе с ним на тот свет отправилось и все руководство Лиги. Их штаб-квартира находилась в Новых Афинах. Хотя, кто знает? Резиденции этой организации имелись повсюду. Скорее всего, сам Хольцман и вся верхушка заблаговременно покинули столицу и засели где-нибудь в укромном месте.
– Хотелось бы верить, что они не успели далеко уехать и сдохли в мучениях где-нибудь по дороге, – неожиданно сказал Бурк.
Голос его звучал глухо и злобно. Кирк заметил, как побелели костяшки пальцев на его сжатых кулаках. Уловив пристальный взгляд капитана, Бурк пояснил:
– В Новых Афинах у меня остались жена и дочь.
'Ради чего?! – задался вопросом Кирк. – Столько крови! Джоанна, родственники этих, сидящих сейчас передо мною людей, и еще сотни тысяч бессмысленно загубленных жизней! Зачем?! Что я скажу Боунзу, когда вернусь на “Энтерпрайз”?'
После неожиданно возникшей непродолжительной паузы снова заговорил Эриксон:
– Вы не должны нас осуждать, капитан. Последние несколько дней на нашу долю выпало слишком много несчастий. Мы все немного не в себе. Извините, если что-нибудь не так.
– Не нужно извиняться, господин президент, – ответил Кирк. – Я все понимаю. Мы тоже пребываем далеко не в праздном состоянии. Безусловно, вы сделали все, что могли. Президент не мог позволить безумцу диктовать условия правительству, а вы, Бурк, действовали сообразно с логикой, присущей всякому нормальному человеку. Просто Хольцман провел запрещенный прием, и никто не был к этому готов. Так что не вините себя.
На лице Переса отразилось такое отчаяние, что, казалось, он вот-вот разрыдается.
– Мне иногда кажется, – сказал он, – что мы могли бы как-то протянуть время или…, или эвакуировать жителей… Хотя бы свои семьи…
– Перестань, Дэн! – строго сказал Бурк. – Ни к чему это теперь. Рано или поздно этот кретин все равно совершил бы то, что задумал. Будь он проклят! Он же предупреждал президента, что акция произойдет в любой момент, если будут заметны признаки эвакуации или попытки вывезти семьи членов правительства.
Он перевел взгляд на Кирка.
– Капитан, я благодарен вам за понимание и сочувствие, но мы все равно до конца дней не сможем избавиться от чувства вины за случившееся. От ощущения, что не сделали именно то, что должны были сделать. Мы потеряли слишком многое во время этой катастрофы.
Кирк прекрасно знал, что сейчас испытывают эти трое, какие чувства переполняют их. В зале снова воцарилось молчание, и, похоже, каждый уже высказался и погрузился в собственные размышления.
Наконец Зулу нетерпеливо заерзал в кресле и извиняющимся тоном произнес:
– Я еще раз прошу прощения, господин президент, но хочу спросить: не пытался ли кто-нибудь составить список жителей столицы, оставшихся каким-то образом в живых? Дело в том, что у нас на корабле служат много людей, у которых в Новых Афинах оставались родственники.
