богатства и плодородия очутиться в мире безлюдья и тишины пустыни. Мне хотелось понять во всей глубине величие среднеазиатских песков, понять их трудности и опасности, своеобразие их богатств. В Туркестане только пустыня в ее разнообразных проявлениях, в резкой смене с плодородными оазисами может пролить свет на то, как отвоевывал человек у природы ее богатства. Как химику земли мне хотелось самому посмотреть на тот своеобразный мир солей и озер, мир выцветов и песков, защитных корок и пустынных загаров, которые характеризуют пустыню и составляют ее красоты.
Мне вспомнились яркие краски разных руд высокогорных пустынь Южной Африки, я зачитывался описанием сверкающих и переливающихся цветами радуги опалов в пустынях Австралии и, увлекаясь рассказами путешественников по Калахари или Сахаре, рвался посмотреть собственными глазами и понять собственным умом величие пустыни.
С этими мыслями ехал я к своему товарищу по работе — Дмитрию Ивановичу Щербакову, который работал на руднике в Фергане, у подножья снежных вершин Алая. Быстро мчалась «шайтан-арба» — чертово чудище местных жителей, по узким дорогам и переулкам кишлаков, между залитыми водой рисовыми полями, среди сказочной красоты плодородия.
Сочные гроздья винограда свешивались сверху с переплетов домов. Кучи дынь и фруктов заполняли базары. Шумела и кипела рождающаяся жизнь молодого Узбекистана.
И вот я на руднике… Поздно вечером около нашей землянки, перед сверкающими при луне снегами дивной панорамы Алая, я поделился с Дмитрием Ивановичем своими предположениями. Я говорил, что меня влечет Каракумская пустыня не только своими замечательными химическими особенностями и своеобразной природой, но и ее неизведанными серными богатствами.
О них мы слышали уже давно, и о них снова заговорили в 1916 и 1917 годах. Рассказывали об удивительных богатствах, о каких-то горячих вулканических источниках, которые выносили серу и опал и, подобно гейзерам Исландии, образовывали в песках огромные конусы — бугры. Все это звучало чрезвычайно интересно, сулило новые минералогические открытия и, главное, — обещало дать серу, нужную для Советского Союза в больших количествах.
Мы с Щербаковым увлеклись этой идеей. Шлем с рудника телеграмму в Ашхабад, запрашиваем условия, возможность получить караван, найти проводников. И вот ответные телеграммы из Ашхабада получены. Возможность двинуться в глубину Туркменистана ясна, и мы решаемся ехать в Кара-Кумы, в загадочную для нас, величайшую пустыню Средней Азии.
Удобный поезд Среднеазиатской железной дороги уносит нас из Коканда. Через узкие ворота, вдоль берегов мутной Сыр-Дарьи, выезжаем мы из Ферганской низины. Вот долина Зеравшана с ее живописными кишлаками, Самарканд. Постепенно меняются колорит, краски и быт. Синие тона на узбекских халатах сменяются пестрыми нарядами Бухары, красными красками Туркмении. Легкая постройка Узбекистана заменяется новыми линиями архитектуры бухарского дома. Близко теснятся жилища друг к другу под защитой общей стены курганчи[51].
Из удобного вагона с большими окнами мы как бы впиваемся в эти картины красочного Востока. Быстро одна за другой сменяются они с теми же резкими контрастами, которые характерны для природы и жизни Средней Азии. Мощная Аму-Дарья с мутными, шоколадными водами в низких берегах, среди намытых островов и наносов, отделяет нас от Туркмении, и на третий день мы уже в молодом Туркменистане, одной из интереснейших республик Советского Союза. Один за другим мелькают мимо нас цветущие аулы-оазисы Мерва и Теджена. С юга все ближе и ближе теснятся к железной дороге вершины Копет-Дага. На станциях, среди огромных туркменских папах, видны маленькие барашковые шапки иранцев. Серебряные пояса и кинжалы, блестящие серебристые, перетянутые поясами халаты невольно заставляют вспомнить о Кавказе, и почти незаметно, постепенно сближаются, связываются индийские и монгольские мотивы Востока с красотами кавказских горных гнезд Дагестана. Даже само слово «кишлак» сменяется словом «аул». Открытые лица женщин, увешанных серебром; самостоятельность этих женщин, участие их в общественных делах, весь быт и уклад жизни и характер туркмена невольно вводят нас в совершенно незнакомый мир восточного народа, только что просыпающегося от кочевой жизни, полной удали и приключений, к оседлой жизни пахаря.
Независимость, свобода национальностей внесла новую струю в творчество молодой советской республики, и вы чувствуете это биение новой жизни в каждой мелочи.
Однако в самом Ашхабаде нас ждет некоторое разочарование. Никто ничего не знает о песках, все хотят помочь, но «пески» и сами «люди песков» — «кумли» — кажутся чем-то неведомым и таинственным.
В то время на северо-востоке около Сарыкамышской впадины властвовал Джунаид-хан — бывший хивинский хан; некоторые туркменские племена, населяющие северо-запад песков, находились под его влиянием.
— Идти, — говорят, — можно, но вернетесь ли вы живыми — это вопрос!
Мы сидим в Ашхабаде, столице Туркменской республики. С юга ее окаймляют красивые, только что запорошенные снегом хребты Копет-Дага. Как огромная застывшая волна, тянется вал сплошных хребтов, а перед ним, как спокойная гладь моря, — пустыня. Тоненькая лента железной дороги рассекает, как острием ножа, эти два мира, и только отдельными языками врезаются в пустыню зеленые оазисы вдоль быстро текущих арыков и подземных кярызов. Вот она, пустыня Кара-Кумы, вот цель наших стремлений и долгих скитаний!..
Но попасть в пустыню не так легко: надо пройти через всю школу Востока, — надо терпеливо и спокойно научиться ждать. Часы нашей европейской жизни сменяются здесь длинными днями. Восток не спешит. И в мерном качании верблюда, и в тихом журчании вод арыка, и в бесконечно долгом разрешении любого вопроса отражается весь Восток, с сонными, медленными темпами жизни и горячей, еще необузданной, неукротимой кровью.
Мы в Ашхабаде уже восемь дней. Наше путешествие в пустыню требует основательной подготовки. Целыми днями мы рыщем по базарам, магазинам, восточным лавочкам и официальным учреждениям. Снаряжение каравана требует бесконечных забот. Но с нами наше «начальство», наш организатор каравана — старый пограничный волк, знающий каждый уголок, прекрасно понимающий и быт, и нравы, и всю психологию населения.
Нас изводит медленность этих приготовлений, тем более, что это только первый этап, второй будет разыгрываться в Геок-Тепе, в 50 километрах от Ашхабада, где будет составляться караван и откуда мы выступим в пустыню.
Местные научные силы и туркменское правительство с исключительной готовностью помогают нам в наших заботах. В последние годы мало кто с караванами проникал в центральную часть Кара-Кумов, и потому мы запасаемся прекрасной датской палаткой, которую нам дает местный музей, и топливом в виде керосина и спирта, и шубами, и автомобильными очками. Опытный переводчик, знающий местность и психологию населения, прикомандировывается к нам. После долгих сборов мы, грузимся, наконец, в поезд, медленно тянущийся к берегам Каспийского моря, и со всем своим многопудовым скарбом выбрасываемся на аккуратную платформу станции Геок-Тепе.
После восьмидневного пребывания в Ашхабаде новые долгие дни проводим в Геок-Тепе. Верблюды и лошади, корм и седла, курджумы[52] и мешки, бочонки для воды и рис, разговоры с проводниками, собственниками верблюдов и лошадей, переводчики и снова разговоры, разговоры…
Тот, кто не бывал на Востоке, не знает, что такое день и час. Жизнь в ее вековых условиях, созданных изнуряющим солнцем, научила Восток великому принципу — не спешить. И после бурных дней академических торжеств в Ленинграде и Москве, когда не часы, а минуты должны были выдерживаться с огромной точностью, чтобы стройно и гладко провести течение исторических дней, мне здесь, в условиях Востока, все казалось бесконечно долгим и бесконечно медленным. В нетерпении взбирался я на высокую лёссовую стену, окружавшую знаменитую крепость Геок-Тепе, и жадно смотрел вдаль, на мертвую, безжизненную пустыню, образовывающую столь резкий контраст с яркими осенними красками оазиса и синими тонами надвигающихся высот Копет-Дага.
Наконец день выступления настал. Пять верблюдов, четыре верховые лошади готовы. Трое русских, переводчик и три проводника-туркмена составляли наш караван. Напутствуемые работниками местного исполкома, мы двинулись в пустыню Кара-Кум.
