и... зависти. Выменянный нож или миска, бусы или штаны вызывают восхищение и неудержимое желание заиметь такую же чудесную штуку. Интерес к загадочной и соблазнительной жизни города растет, и с течением времени начинает постепенно увеличиваться количество вылазок и визитов. Кто-то оседает там навсегда, кто-то вообще исчезает из поля зрения соплеменников, давая почву для фантастических предположений насчет «удачи», найденного «счастья» и т. п. Проходит несколько лет, и город входит в жизнь индейской деревушки как гигантский магнит, растаскивающий ее по частям.
И это происходит вопреки тому, что индеец чувствует свое приниженно-подчиненное положение, свою роль парии в недоступном для него обществе белых, которое в подавляющем большинстве случаев не желает принимать его в свою среду.
Слушая рассказ Кардозо де Оливейра, я вспомнил любопытный эпизод, рассказанный Ноэлом Нутелсом. Однажды он выступал на одной из телестанций Рио-де-Жанейро в программе, посвященной индейским проблемам. Ведущий программу телекомментатор ввязался в спор с Ноэлом, пытаясь защищать «интеграцию» индейцев и доказать, что она приносит им «блага цивилизации». Ноэл, который никогда не лазил за словом в карман, возразил.
— «Интегрированный» индеец, — сказал он, — это человек, которого мы насильственно вытащили из общества, где он занимал первое место, и поставили в нашем обществе на последнее место. Возьмем, например, вашу телестанцию, — обратился Нутелс к своему оппоненту. — Имеется ли среди сотрудников этой станции хотя бы один индеец? Если таковой имеется, то я заранее готов поклясться, что он занимает самое скромное положение среди вас.
За кулисами забегали, зашептались, засуетились помощники режиссера, ведущего программу, и девушки-секретарши. Выяснилось, что действительно на телестанции работает какой-то индеец. Его привели и поставили рядом с Ноэлом. Тот посмотрел на растерянного скуластого парнишку, улыбнулся и спросил:
— Чем ты здесь занимаешься, сын мой?
— Мою полы, — ответил ничего не понимающий индеец.
Одним из самых эффективных и быстродействующих факторов ассимиляции Кардозо де Оливейра считает деятельность религиозных миссий, энергично и последовательно разрушающих не только культуру, но и всю социально-экономическую структуру индейского общества. Например, те же терена в XIX веке стали объектом обработки со стороны нескольких католических миссий. Вскоре дело дошло до того, что индейцы стали отождествлять понятие «цивилизованный» с «христианином». Святые отцы довольно быстро внушили им мысль, что для приобщения к цивилизации достаточно стать католиком, признав высшим божеством и вершителем судеб загадочного «героя» белых — Христа. Однако в XX веке деревни терена подверглись массированной атаке новых вероучителей: протестантов. Те были куда более агрессивны. Дело дошло до использования громкоговорителей для пропаганды евангельских догм с музыкой и истерическими заклинаниями. В результате каждая из четырех деревушек терена раскололась на две группировки; «католиков» и «протестантов». При этом принадлежность к той или иной группе, как легко понять, определялась отнюдь не приверженностью к тем или иным религиозным догмам (они продолжали оставаться для терена загадкой), а самыми разнообразными факторами, в том числе личным соперничеством, симпатиями или антипатиями, взаимоотношениями со священниками. Дело доходило до курьезов: поскольку протестантские падре категорически запрещали своей «пастве» употребление спиртных напитков (неизбежный спутник «белой цивилизации»), а святые отцы-католики ограничивались лишь мягкими отеческими внушениями и абстрактными рассуждениями о грехе и добродетели, некоторые индейцы, успевшие вкусить сладость кашасы, испытывая желание напиться, объявляли о своем переходе из «протестантов» в «католики». А погуляв на славу, возвращались, удовлетворенные, в лоно протестантской церкви.
Еще одним важным фактором, способствующим ассимиляции индейцев, является использование их в качестве рабочей силы, в особенности для осуществления тех работ, которые они умеют делать лучше белых: сбора плодов, рубки леса, например. Неграмотный индеец представляет особый интерес для предпринимателя, поскольку он неприхотлив и легко довольствуется заработком, который не предложишь самому убогому кабокло. Кроме того, индейца легче поддерживать в состоянии вечной кабалы, искусственно создавая «задолженность», из цепей которой он никогда не сможет вырваться. Вот что написано в «Докладе комиссии телеграфных линий штата Мату-Гроссу о работах, выполненных в 1900—1906 годах под руководством инженер-майора Кандидо Мариана да Силва Рондон»: «Обычно терена безжалостно эксплуатируются фазендейро. Трудно найти какого-нибудь терена, который не был бы по уши в долгах у своего хозяина. Однажды мне рассказывали про богатого фазендейро, который имел обычай в начале каждого года собирать работавших у него терена и объявлять им о сведении взаимных счетов. Предоставив им списки долгов, он завершал собрание демонстрацией «щедрости»: объявлял каждому из них о скидке с суммы долга, чтобы якобы индеец не был ему слишком много должен... Несчастные индейцы, искренне верившие в то, что их патрон является воплощением доброты, расходились, удовлетворенные, и организовывали на радостях пьянку, которая открывала счет их новой задолженности: ведь даже на выпивку им приходилось просить у хозяина взаймы.
На самом же деле никто из них не был должником патрона. Во-первых, потому, что он платил не по истинной стоимости выполняемой ими работы, а по расценкам, которые он сам устанавливал. И, во-вторых, потому, что продажа товаров индейцам со стороны хозяина выполнялась в том же грабительском духе, вследствие чего индейцы никогда не могли добиться «равновесия» во взаимоотношениях со своим хозяином. Так возникла новая форма рабства. Ни один из них не мог уйти от хозяина до тех пор, пока новый патрон этого индейца не согласится уплатить его долг. Если же индеец пытается убежать, то он подвергается издевательствам, побоям, а часто его просто убивает «полиция», которую специально для этого держит латифундист».
Эти строки были написаны более полувека назад. Нет никаких оснований считать, что с тех пор положение в разбросанных по «медвежьим углам» Бразилии латифундиях, пользующихся трудом «интегрированных» индейцев, изменилось. Если не считать самого главного: как доказал Дарси Рибейро, самих индейцев осталось гораздо меньше, чем в начале века.
Конечно, далеко не все «интегрированные» индейцы вынуждены наниматься на работу к белым. Многие племена сохраняют и на этом этапе известную автономию. С одним из таких «интегрированных» племен я познакомился, посетив в конце 1970 года вместе с двумя западногерманскими журналистами деревушку индейцев апинаже, находящуюся километрах в двадцати от городка Токантинополис на севере штата Гойас. Мы путешествовали по трассе будущей Трансамазонской магистрали, которая начинала прокладываться от этих мест в западном направлении— на Марабу, Алтамиру, Итайтубу. Поскольку неподалеку от Токантинополиса находилась деревенька апинаже, наши гостеприимные хозяева — инженеры департамента путей сообщения — пригласили нас заехать в гости к индейцам.
Судьбу апинаже можно назвать благополучной. Они, правда, уменьшились в численности, вынуждены были оставить несколько деревень и собраться в одно довольно большое (по индейским масштабам) селение. Живут они мирно, почти не конфликтуют с окружающими их белыми. Им — этим благополучным апинаже — могли бы позавидовать соседние индейские племена: влачащие жалкое существование нищие шеренте или преследуемые строителями дорог и земледельцами, захватывающими их земли, гавиоес. Апинаже стараются вести себя тихо, мирно. Их имена никогда не попадают на страницы печати, смакующей скандалы и конфликты между индейцами и белыми. Их периодически навещает приезжающий из Токантинополиса врач. Одним словом, судьба апинаже — это едва ли не самая удачливая судьба индейского племени, в течение долгого времени живущего в постоянном контакте с белыми. И все же их культура погибает. Точнее говоря, уже погибла. Никто не исполняет традиционных обрядов, забыты предания, не поются старинные песни.
Когда мы спросили вождя племени, мирно ли живут апинаже со своими белыми соседями, он почесал озабоченно затылок и сказал, что вообще-то живут они мирно, но иногда белые засевают свою кукурузу на землях апинаже. И год назад земли совсем стало мало, потому что один из богатых белых протянул проволоку, которой он отмечает свои земли, почти до самой деревни.
Один из сопровождавших нас бразильских инженеров пояснил, что захват индейских земель под пастбища или плантации — дело обычное. Ведь индейцы не заботятся о разметке своих владений. Даже сам епископ Токантинополиса купил недавно у некоего гражданина по имени Эпаминондас большой земельный
