уцелевшие кирпичи и доски пана Якеша. Экономия прежде всего!
Сколько убитых? Полиция говорит — сорок шесть.
Неподалеку от забора ходит простая деревенская женщина. Черный платок, черная кофта. Женщина больше не плачет и с отчаянным упорством ждет своего мужа, который не вернулся и „не был найден“. Сторожа гонят ее прочь. Приближаться к загородке — большому деревянному гробу — нельзя.
Следы катастрофы ликвидированы. На Бискупской улице за дощатым забором высятся груды спасенных кирпичей. Несчастная женщина бессильна перед законом: „Посторонним вход воспрещен!“
Рядом, в полицейском участке, лежат мертвые…
Сорок шесть…
Так говорят.
Девятерых рабочих хоронили в Праге. Девятнадцать — в предместье. Многолюдные похороны. Демонстрация! Красные знамена, призывы к мести, свист полицейских дубинок».
Похороны погибших, в которых приняло участие около 100 тысяч пражских рабочих, вылились в мощную демонстрацию пролетариата.
Капиталистическая рационализация производства усилила дифференциацию в рабочем классе. Внедрение новой техники и форм организации труда увеличивало прослойку высококвалифицированных рабочих и технического персонала. В этих слоях, получавших сравнительно высокую зарплату, усилилось влияние реформистских лидеров, заявлявших, что забастовки и другие формы классовой борьбы теперь являются пережитком. Они требовали, чтобы спорные вопросы между рабочими и предпринимателями решались путем переговоров в «надклассовых» государственных органах. Их новейший лозунг: «Не Маркс, а Батя!», они внушают рабочим, что у тех сейчас общие интересы с хозяевами. В этих условиях правительство, возглавляемое лидером аграрной партии Швеглой, усилило антидемократический курс.
Антонин Швегла был один из наиболее изворотливых политиков чешской буржуазии, опасным противником революционного движения и рабочего класса. На фоне цветистых демагогов, дипломированных юристов, к которым относилось большинство чешских буржуазных деятелей, он, с неотесанными манерами, внешностью деревенского прасола, суконно-бюрократическим языком, выглядел весьма непритязательно. Однако за ним была репутация мастера политического лавирования и интриг. Под его руководством правительство целеустремленно и настойчиво проводило курс на ликвидацию социальных завоеваний трудящихся и ограничение буржуазно-демократических свобод, укрепление армии, других органов государственногоаппаратаугнетения. Инспирированные антикоммунистические процессы, полицейские налеты на секретариаты коммунистических организаций вошли в практику. Мелкобуржуазные партии развернули кампанию с целью спровоцировать «движение», которое потребовало бы роспуска КПЧ. Перед выборами в Национальное собрание (парламент. —
— Есть люди, которые близки нам, но им мешает созерцательность натуры или политическая инертность, — говорит друзьям Фучик.
— Что же ты предлагаешь?
— Нужно дать им заряд активности. Протянуть руку. Важен первый правильный шаг.
Даже его друзьям его идея казалась или слишком «дерзкой», или неосуществимой. Фучик решил просить Шальду предоставить его «Творбу» («Творчество») в распоряжение коммунистической партии. Чтобы высший судья чешской литературы, университетский профессор отдал свой журнал коммунистам, да еще в момент, когда их печать запрещена? Дать им возможность вести предвыборную кампанию? Никто не верил в успех затеи Фучика, но он знал своего учителя, его редкостное чувство справедливости.
В квартире-кабинете Шальды с огромным количеством книжных полок Фучик стал излагать свою просьбу. Обычно Шальда любил слушать его, спорить с ним, но сегодня у профессора был серьезный и строгий вид, а глубокая складка на переносице орлиного носа не предвещала ничего хорошего. Возраст учителя и ученика определялся одними цифрами, но в разном сочетании: Шальде шел шестьдесят второй год, Фучику — двадцать шестой. Учитель был критиком-гражданином, ученик — критиком-коммунистом: как многое их связывало, и как многое разделяло… В 1927 году Шальда пригласил Фучика в качестве соредактора «Творбы», нового журнала по проблемам критики и искусства, основанного, год назад. Крупнейший из чешских критиков, человек очень взыскательный, увидел в юноше одаренного литературного критика, как увидел он в свое время в С.К. Неймане поэта «грандиозной, чистой мечты». Шальда обратил внимание на своего самого способного ученика еще раньше, в 1926 году, когда предложил ему писать для «Творбы». Фучик написал довольно пространную статью о комедиях Шальды «Поход против смерти» и «Ребенок». Последняя пьеса была принята весьма противоречиво. Буржуазная критика обвинила автора в том, что он «заигрывает с левыми», что он написал якобы натуралистическую пьесу на актуальную тему абортов, при этом даже не разобравшись в теории наследственности.
Фучик в своей статье отверг все нелепые обвинения в адрес автора. В то же время, когда многие полагали, что ученик напишет портрет писателя, не пожалев розовых красок, ведь речь идет о том, кого Фучик глубоко и искренне почитает, о его учителе, и, наконец, главном редакторе и владельце журнала, Юлиус сделал вывод о том, что произведения Шальды «не достигают уровня Шальды». Учитель не обиделся, ему, видимо, импонировала смелость, самостоятельность суждений, искренность ученика. Он был человеком широких взглядов и не прощал только одного — бесплодия мысли. В это время он помог ему съездить во Францию. Военное ведомство отказывалось пустить Фучика за границу, так как он еще не отслужил в армии, но после вмешательства Шальды ему удалось получить заграничный паспорт. Вернувшись на родину, Фучик написал увлекательный очерк о борьбе французских рабочих, который был опубликован в коммунистическом журнале «Рефлектор»…
Затянувшееся молчание нарушил Шальда:
— Ладно, — вымолвил он наконец. — Допустим, я соглашусь. Но я должен остаться владельцем и ответственным редактором «Творбы» — иначе журнал сразу же запретят.
— Это верно, — ответил Фучик.
— Но вы ведь захотите, чтоб я не вмешивался в дела журнала, так? Вы будете печатать то, что угодно вам, А преследовать будут меня и арестуют меня, так?
— Может случиться и так. Наступило тягостное молчание.
— А знаете, — сказал вдруг Шальда, — именно поэтому я так и поступлю. Я еще не слышал, чтобы арестовали университетского профессора, надо бы попробовать. Я дам вам «Творбу». Но при одном условии: чтобы вы, Фучик, были редактором. Меня же означьте как издателя.
Так за четыре недели до выборов КПЧ приобрела еженедельник, поручив Фучику возглавить его.
ЗА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО
4 ноября 1928 года должен выйти первый номер «Творбы», теперь уже «еженедельника по вопросам литературы, политики и искусства». Первый номер собирался с быстротой невероятной… Теперь Фучик весь в журнальных делах: шутка ли — подготовить за пару дней номер, от которого во многом будет зависеть,
