безусловной правоте революции и ее героев. Сквозь шелуху трескучих фраз все-таки можно было услышать подлинные «голоса истории», прочитать, как царь говорил, что читал, как принимал министров и генералов. Неслучайно книгу Касвинова неоднократно переиздавали. Она пользовалась популярностью и в годы перестройки, когда на прилавках книжных магазинов стали появляться и другие, не идеологизированные работы о «России, которую мы потеряли».
Перестройка существенно обострила интерес к последнему царю, о нем стали писать в журналах и газетах. Заговорили и об убийстве царской семьи. В 1990 году издательство «Советский писатель» 200- тысячным тиражом опубликовало ранее недоступную рядовому читателю книгу следователя Н. А. Соколова, в которой содержались материалы о екатеринбургском злодеянии, а в 1991 году, в издательстве «Скифы», увидела свет работа М. К. Дитерихса «Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале». Впервые изданная в 1922-м, многие годы эта книга хранилась в спецхранах столичных библиотек. Ссылаться на нее было невозможно. Открытый доступ к этим работам явился важной вехой в истории изучения жизни и смерти Николая II. В условиях стремительной деградации коммунистической власти в СССР желание разобраться в истории трагичного для страны XX века, интерес к ее предреволюционному прошлому были вполне закономерны и естественны. В 1991 году репринтным способом была переиздана книга русского эмигранта профессора С. С. Ольденбурга, в середине 1920-х годов приступившего по заказу Высшего монархического совета к исследованию последнего царствования. Его работа не являлась биографией Николая II и завершалась мартовскими днями 1917 года, но в ней автор попытался изложить все то, что было достигнуто страной под скипетром последнего самодержца. Безусловно, С. С. Ольденбург преследовал цель таким способом реабилитировать царя. Тогда же советские читатели смогли впервые познакомиться с переводными работами западных историков о последнем российском государе, прежде всего с книгой французского автора Марка Ферро «Николай II», искренне полагавшего, что «в СССР до настоящего времени личная роль Николая II не была изучена должным образом». С сожалением приходится констатировать, что его книга, слабая и во многих отношениях наивная, в 1991 году читающей публикой воспринималась как «новое слово» и пользовалась невероятным спросом. Ничего удивительного в этом нет. Объявленная в стране гласность открыла доступ к запретным и полузапретным темам, и быстро «перестроившиеся» советские издательства стали публиковать «антисоветские» книги, за которые еще недавно можно было получить тюремный срок. К примеру, в 1991 году издательство «Советская Россия» выпустило книгу О. А. Платонова «Убийство царской семьи», в которой автор назвал расправу с царем и его близкими «самым страшным и самым зловещим преступлением XX века», от которого берут начало большевизм и фашизм. А ведь Платонов был гражданином СССР, где коммунистическая партия продолжала оставаться правящей! Стало ясно, что господствовавшая в стране идеология потерпела крах. Вскоре Советского Союза не стало, а политическая наследница бывшей сверхдержавы — «демократическая Россия» — не претендовала на монополию на слово, будучи заинтересована в окончательном развенчании большевизма. Так, в 1992 году издательство «Прогресс» опубликовало книгу Ю. А. Буранова и В. М. Хрусталева о гибели Императорского дома, целиком основанную на архивных материалах. Авторы ее громко заявили, что убийство Романовых «остается темным пятном в истории России».
Поскольку после распада СССР уже никаких преград к исследованию жизни и смерти Николая II не существовало, а интерес к нему не ослабевал, публикации на «царскую тему» стали появляться регулярно. В 1993 году вышла книга Э. С. Радзинского «„Господи… спаси и усмири Россию“. Николай II. Жизнь и смерть», в дальнейшем неоднократно переиздававшаяся. Очевидно, Эдвард Станиславович очень спешил, поскольку в название вкралась досадная ошибка, взятая, вероятно, из дневника царя, фрагментарно опубликованного в 1920-х годах журналом «Красный архив». Цитата из дневника Николая II, которую автор выбрал для названия своего труда, звучала иначе: не
В 1993 году в нью-йоркском издательстве «St. Martin's Griffin» вышла биография Николая II, написанная известным западным славистом Домиником Ливеном. Монография имела характерный подзаголовок: «Сумерки империи», очевидно, выражавший отношение автора к исследуемому им периоду русской истории. В этой книге Д. Ливен пишет о детстве и юности последнего самодержца, о его семейной жизни, о первом десятилетии его правления, о годах революции (начало которой почему-то относит к 1904 году), о «конституционной монархии», о периоде Великой войны и жизни царя после революции. По словам ученого, его работа посвящена как изучению режима, так и человека, этот режим олицетворявшего[2]. Во многом подход Д. Ливена близок российским историкам, давно и плодотворно работающим над темой о кризисе самодержавия в эпоху последнего царствования. К сожалению, монография Д. Ливена не переведена на русский язык и широкому читателю недоступна.
В 1998 году наш читатель смог познакомиться с работой американского журналиста и писателя Роберта Масси, выпустившего в 1968 году, к столетию со дня рождения российского самодержца, книгу «Николай и Александра»[3]. Эта книга о любви и замечательной семейной жизни двух преданных друг другу людей, ради России пожертвовавших собой. Написанная с безусловной симпатией к героям, она воссоздает жизнь правителя империи в контексте семьи и династии, на грозном фоне политических событий. Одно из главных достоинств книги Р. Масси состоит в том, что это, скорее, историческое повествование, выверенный по документам роман, чем строгое академическое исследование. Причем симпатия к царю не переходит у автора в апологетику его царствования.
В 1997 году свою биографию последнего самодержца в серии «ЖЗЛ» издал известный московский историк А. Н. Боханов, в дальнейшем неоднократно обращавшийся к «царской теме» и написавший целый ряд книг, посвященных Николаю II и Александре Федоровне. Несомненно, для А. Н. Боханова царь — человек выдающийся, праведный не только в смерти, но и в жизни, как правитель и помазанник Божий. Приведя суждение о нем Уинстона Черчилля, называвшего Николая II «только верным, простым человеком средних способностей, доброжелательного характера, опиравшимся в своей жизни на веру в Бога», А. Н. Боханов заявил, что среди «общепризнанных великих» политиков нет ни одного, кто был бы прославлен в венце святости. «В этом отношении, — писал историк, — Николай Александрович — редчайший случай не только в отечественной, но и в мировой истории»[4].
Исходя из этого заявления А. Н. Боханов и излагает историю жизни последнего самодержца. Ученый, безусловно, пристрастен, указывая на Николая II как на «редчайший случай» политика-праведника. Таких примеров можно привести множество: православная церковь чтит императоров Константина Великого и Юстиниана, великих князей Александра Невского и Андрея Боголюбского. Увы, как бы нам ни хотелось показать Николая II «самым-самым», приходится признать: его «средних» способностей было недостаточно для того, чтобы решать те грандиозные задачи, которые стояли перед Россией на рубеже XIX–XX веков. Хватило бы таких способностей кому-нибудь другому, окажись он на месте Николая II? Вопрос без ответа. Посему обсуждать его бессмысленно. Что случилось, то случилось.
…Последний самодержец был сыном своего времени, бурного и противоречивого. Страна менялась на глазах, старое уходило, а новое, неизвестное и пугающее, предъявляло свои права. Вспоминая старую Россию, князь С. Е. Трубецкой, сын знаменитого философа, признавался, что «монархический дух» стал хиреть в народе задолго до революции. Этим сама возможность революции и была создана[5].
Иногда какие-то мелкие, частные примеры помогают лучше понять глобальные пертурбации в обществе, чем серьезные объяснения социально-экономических причин и политических следствий различных событий и явлений. Примечательная «частность»: подслушанный в детстве князем С. Е. Трубецким разговор старого дворецкого (из крепостных) его деда с его учителем — о деревне. «Господа деревни не знают, — говорил Осип (так звали дворецкого. —
