стратегию развития искусства. Одна моя подруга, молодая певица, недавно перебралась в Колорадо-Спрингс и открыла там музыкальную школу — вот оно, истинное служение людям. Надеюсь, благодаря ее задору и упорству мы получим новое поколение музыкантов с горящими глазами и, даст бог, новую благодарную публику.
ГЛАВА 4
НАСТАВНИКИ
Фулбрайтовский грант закончился, но я хотела остаться в Германии и отправилась на прослушивание в мюнхенский Staatstheater am Gartnerplatz. Я не готова была петь Виолетту в «Травиате», но, верная своей привычке, решила закатать рукава и попробовать. Однако на этот раз, несмотря на все мои усилия, я нигде не могла получить работу. Однажды телефонный звонок застал меня на пороге: я как раз собиралась на прослушивание в маленький оперный театр в швейцарском Берне, но после отказа так и осталась стоять с телефонной трубкой в одной руке и билетом на поезд в другой. На прослушивании еще в одном театре на севере Германии управляющий заявил: «Мне очень жаль, но вы неправильно поете соль! Вам надо непременно исправить соль. Даже не думайте о продолжении карьеры, пока не исправите этот досадный недостаток». Это, безусловно, был самый оригинальный отказ, который я когда-либо получала.
У начинающей оперной певицы есть два пути: либо обзавестись менеджером и участвовать в бесконечных прослушиваниях, либо выиграть конкурс и прославиться. Менеджеры не спешили выстроиться в очередь за моей дверью, так что я подавала заявки на все конкурсы подряд. Во время пребывания в Германии фортуна улыбнулась мне дважды. Во-первых, Истмен доверил мне представлять Соединенные Штаты на конкурсе в Чили. Я отправилась в прибрежный Винья-дель-Мар, неподалеку от Сантьяго, и целый месяц прожила в отеле, приобретая неповторимый опыт. Сначала в парке ко мне привязались цыгане, потом я познакомилась с американским астрономом и его женой, которые жили на верхушке скалы, нависавшей прямо над Тихим океаном. Вместе с другими конкурсантами мы каждый вечер ужинали в гостинице, для нас устроили бал, а во время выступления одного несчастного тенора даже разразилось землетрясение. Интересно, сменил ли он после этого род деятельности или, напротив, стал в своей стране вторым Паваротти? В общем, я старалась изо всех сил и заняла второе место.
Честно говоря, я общепризнанная чемпионка по вторым местам. Эту роль я любила даже больше, чем Манон или Маршальшу. Мне действительно нравилось быть второй — это достаточно высоко, чтобы чувствовать себя на коне, и в то же время не настолько высоко, чтобы голова закружилась. Второе место служит отличным стимулом для дальнейшей работы и самосовершенствования. Я такая целеустремленная, что даже не знаю, что было бы с моей карьерой, если б настоящий успех пришел ко мне в столь юном возрасте. А так жюри будто говорило: «У вас еще все впереди», вместо того чтобы сказать: «Пришла пора серьезных свершений».
Вскоре после этого меня попросили представлять Джуллиард в Южной Африке. Я долго сомневалась, ехать ли в страну, где существует апартеид, но в итоге решила составить собственное мнение по этому поводу. Месяц жила я в Йоханнесбурге в семье буров и пела в Претории. Страну сотрясали политические беспорядки, и в то же время это был настоящий рай на земле: природа там фантастическая. Эта поездка очень меня обогатила, и с тех пор я уверена, что в молодости надо путешествовать как можно больше. В Южной Африке я снова превосходно справилась с любимой ролью вице-победительницы — пришла к финишу второй, вслед за афроамериканской сопрано Мэрион Мур. Ее победа произвела большой фурор, и я благодарна судьбе, что присутствовала при столь значительном событии, объединившем музыку и политику.
Но, несмотря на свою приверженность вторым местам, я была не против победить разок-другой. Незадолго до возвращения в Штаты я наконец получила первую премию — на конкурсе в бельгийском Вервье. Вместе с замечательным американским баритоном Родни Гилфри мы жили в семье, ни слова не понимавшей по-английски. В свою очередь, мы на двоих знали фразы три по-французски. Родни смешил меня до колик, и те две недели, что мы там обретались, я смеялась не переставая. Уверена, что благодаря этому я и выиграла. Глядя, как одна из конкурсанток свалилась в обморок, едва начав арию, мы размышляли, как же это событие скажется на ее певческой карьере (так же, как переживали за того тенора в Чили). Много лет спустя мы с Родни исполнили партии Бланш и Стэнли в «Трамвае 'Желание'» Андре Превена[29]; он до сих пор знает, как меня развеселить. Я поучаствовала еще в нескольких конкурсах в Германии, но не преуспела, что лишний раз подтверждает мою теорию: поражение для меня — лучшая победа. Если бы я выиграла какой-нибудь серьезный немецкий конкурс, то почти наверняка осталась бы в Германии. Сейчас я понимаю, что мой голос не выдержал бы испытания фестивалями или строгого контракта с требованием петь много разных партий одну за другой — тогда моя техника была еще недостаточно совершенной. Немецкая театральная система существенно отличается от американской или европейской, она более закрытая. Если тебе не повезет, о международной карьере можно просто забыть. Зато взамен получаешь социальное страхование госслужащего, массу привилегий и единственную в своем роде гарантию постоянной занятости. Это замечательная система для тех, кто хочет вести полноценную семейную жизнь и растить детей.
В тот год я участвовала в Мюнхенском конкурсе — престижном мероприятии, которое транслируется по телевидению, а также гарантирует хорошие контракты и существенные призовые. Кажется, я дошла до третьего тура. В следующем году я участвовала снова и срезалась в первом же туре. Мой аккомпаниатор был разочарован не меньше меня самой и сказал: «Знаешь, Рене, пожалуй, хватит. Плюнь на конкурсы, иди работать». Суть проблемы заключалась не в том, как я пою, а в том, что я пою, но тогда я этого не понимала. Я подходила к выбору репертуара слишком амбициозно. В то время еще не существовало консультантов по карьере, и некому было научить меня правильно себя преподносить. Я думала произвести впечатление, исполняя чрезвычайно сложную музыку, типа арии Лулу Альбана Берга[30], сцены из первого акта «Травиаты», арии Констанцы и забытых песен Вольфа. Я боялась, что меня никто не заметит, если я буду петь простые вещи, но, честно говоря, именно так и следовало поступить. Если бы я исполнила арию субретки — скажем, «Deh, vieni, nоn tardar» из «Женитьбы Фигаро» — и показала свой голос с выгодной стороны, тогда успех пришел бы ко мне гораздо раньше. Но я рада, что все сложилось так, как сложилось, потому что в те времена я не слишком уверенно брала высокие ноты, и рано или поздно работодатель это бы заметил. Пройдет еще несколько долгих лет, прежде чем я научусь брать высокие ноты без паники, не думая каждый раз, что из этого получится — пронзительный крик, срыв голоса или то и другое одновременно.
Больше в Германии мне было делать нечего, и я вернулась в Нью-Йорк, чтобы отучиться еще один семестр в Джуллиарде. Там меня поджидала неприятность. Беверли не верила в метод прикрытия Шварцкопф, и, несмотря на то что я считала эту технику своим главным европейским приобретением, отказывалась меня ей учить. Она умоляла меня наотрез отказаться от этой концепции, и со мной случился очередной кризис. Большая любительница чужих мнений, я подходила ко всем знакомым: «Вот это с прикрытием. — После чего исполняла небольшую музыкальную фразу. — А вот это без. — И снова та же фраза. — Вам как больше нравится?» Меня волновали исключительно звук, тональность и подача голоса. Какое исполнение красивее? Как спеть лучше?
Со временем я поняла, что Беверли возражала не против техники прикрытия как таковой, она призывала меня избегать ее из страха, что я стану перекрывать. Это лишний раз показывает, как важно учителю и ученику найти общий язык, обозначить все нюансы, связанные с голосом. Немного напоминает разговоры о Боге: приходится долго ходить вокруг да около, потому что невозможно найти единое определение для самого понятия — его не существует. Отсутствие же точных терминов непременно ведет к серьезному недопониманию. Я способна принимать большинство решений самостоятельно, но впадаю в
