Царское место Ивана Грозного в Успенском соборе 1551 г.
Успенский собор Московского Кремля.
Восстание в Москве 26 июня 1547 г. Убийство Юрия Глинского. Миниатюра Лицевого летописного свода.
Покров. Вклад в Троицкий монастырь царя Ивана IV и царицы Анастасии 1557 г.
Максим Грек. Рисунок из рукописи XVI в.
Иосифо-Волоколамский монастырь.
Хоругвь Казанского похода. XVI в.
Иван Грозный молится перед чудотворной иконой Владимирской Божией Матери в Успенском соборе накануне выступления из Москвы на Казань. Миниатюра Лицевого летописного свода.
Татарский воин. Гравюра XVI в.
Башня Сююнбеки в Казани. Фото 1886 г.
Осада Казани русскими войсками. Миниатюра «Казанской истории». XVII в.
«Шапка Казанская» Золотой царский венец Середина XVI в.
Покровский собор (храм Василия Блаженного).
Строительство Покровского собора. Миниатюра Лицевого летописного свода. XVI в. Фрагмент.
Приведение бояр к присяге во время болезни царя Ивана Грозного в 1553 г. Миниатюра Царственной книги XVI в.
Казань в XVII в. Со старинной гравюры.
Иван Грозный. Фреска Новоспасского монастыря. XVII в.
Можно отметить одну общую особенность всех высказываний Ивана IV, адресованных польскому королю: и обличение, и поучение, и насмешка утверждали превосходство царя над тем, к кому он обращался (хотя бы, как в данном случае, от имени бояр). Иван IV, конечно, не питал никаких иллюзий насчет того, что эти его высказывания могут оказать какое-то практическое воздействие на политику Сигизмунда II. Никакой конкретной политической цели он при этом и не преследовал. Цель была другая и лежала она в эмоционально-психологической сфере: изливая свои чувства на бумагу и тем самым предавая их гласности, царь утверждал свое превосходство над Сигизмундом II в собственном сознании. Было бы неправильно видеть в этих высказываниях спонтанный взрыв чувств, непосредственную реакцию на конкретные действия короля. Действия Сигизмунда II, в особенности его вмешательство в ливонские дела, давно вызывали недовольство царя, но пока сохранялись надежды достигнуть мирного соглашения с Великим княжеством Литовским, он скрывал свои чувства и позволил им вырваться наружу, лишь когда между государствами началась война.
Однако и с учетом этой оговорки разобранный текст позволяет констатировать, что в начале 60-х годов XVI века царь Иван превратился в человека, впадавшего в глубокий гнев и раздражение при столкновении с каким-либо противодействием своим планам и испытывавшего глубокую потребность в «уничтожении» оппонента с помощью средств духовного воздействия, в особенности, если он по каким-то причинам оказывался за пределами воздействия физического.
Можно не сомневаться, что грамота Курбского вызвала глубокий гнев царя, а невозможность наказать изменника делала особенно острой потребность «уничтожить» его с помощью пера.
Царь и как политик, и как личность стремился как можно скорее дать ответ на обвинения своего боярина. Курбский бежал в Литву 30 апреля, и, следовательно, с его грамотой царь мог ознакомиться никак не раньше мая. Но уже к 5 июля он закончил работу над весьма обширным по размерам сочинением, которое получило в научной литературе условное название Первое послание Курбскому.
Первой ближайшей целью царя при создании этого произведения была дискредитация Курбского в глазах читателя. Причем дискредитация настолько сильная, чтобы впоследствии читатель даже не стал брать в руки тексты, принадлежащие этому автору.
Потому в самом начале своего послания царь обращается к своему бывшему боярину как к
