— Господи! — вскричал я. — И это все, что мы ей платим? Но ведь на ней держится все дело!
— Конечно, она могла бы получить гораздо лучшее место, если бы хотела этого; тот же «Аргус» был готов платить ей три фунта в неделю, но она отказалась.
— Но почему?
Миссис Макли не ответила.
— Я действительно прослежу за тем, чтобы она получала достойное жалование, — заверил ее я. — Но ведь вчера она сказала, что собирается уезжать.
Миссис Макли продолжала хранить молчание.
— Ладно, миссис Макли, — сказал я, — я женюсь на ней, если она того хочет, но я не хочу думать о том, что я для нее — последний шанс, за который она уцепилась. Ей ничего не стоило найти что-нибудь получше, чем такой обломок кораблекрушения, как я, который годится ей в дядья. Неужели у нее на примете нет никого больше? У нас в офисе есть немало достойных парней, почитающих ее, как королеву.
— С тех пор как заканчивая школу вы подарили ей розового сахарного мышонка, все остальные перестали для нее существовать.
— Боже мой! — пробормотал я, не в силах прийти в себя от изумления, — и тут вошла Молли.
Мне показалось, что завидев меня, она была готова провалиться под землю.
Я посмотрел на миссис Макли, она — на меня; странное выражение ее глаз напомнило мне похожие взгляды, которые я замечал у людей, готовившихся перейти границу Великого Раздела: казалось, будто этот взгляд проникал в самую суть вещей, зная, что ценно в этом мире, что — нет. Подойдя к Молли, я взял ее за руку.
— Я пришел, чтобы послушать, что скажет ваша мать, Молли, — сказал я. Раньше я называл ее исключительно миссис Коук.
— Мне нечего сказать ему больше того, что я уже сказала. Вы двое должны решить все сами, — сказала миссис Макли. Затем она поднялась и вышла из комнаты своей медленной, ковыляющей походкой больного человека, а я остался наедине с Молли.
Расстегнув пальто, Молли присела на стул, только что оставленный ее матерью, и вопросительно взглянула на меня. Я почувствовал, что спасти нас могла только искренность. Не было никакого смысла бродить вокруг да около, даже если бы у меня была на самом деле отсутствующая способность заговаривать зубы.
Я спросил ее, сколько ей лет. Двадцать четыре — ответила она. Я сообщил ей, что мне тридцать шесть. Я рассказал ей также, что просто издевался над сестрой, говоря о расходах, и что вполне могу позволить себе жениться, если мне того захочется, — при условии, конечно, что каждый будет проявлять благоразумность.
— Но, — добавил я, — есть еще кое-что, что надлежало бы знать вам перед принятием решения, — и принялся рассказывать ей о Морган.
Я знал, что это будет трудным, — но я даже не представлял себе, насколько; в результате я совершенно запутался. В моем рассказе Морган выглядела едва ли не шлюхой, поскольку я пытался лишить повествование всяких рассуждений о сверхъестественности, боясь, что Молли этого просто не поймет. В процессе рассказа все вновь возвратилось ко мне; забыв о том, кто сидит передо мной, я вывалил на голову Молли целый ворох всевозможных фактов и сведений. Воспоминания безудержным потоком неслись из меня — словно прорвало плотину. Почувствовав в конце, что совершенно выдохся, я подумал, насколько глупой была моя идея рассказать об этом.
И тут Молли сделала то, что в свое время сделала Морган: подойдя ко мне, она села на подлокотник моего кресла и обхватила меня рукой.
— Я знаю, что вы любите ее, — сказала она, — но знаю также и то, что я нужна вам. Я выйду за вас замуж.
Тут в доме поднялся страшный кавардак: это Макли неожиданно вернулся домой, а его супруга пыталась предотвратить его появление в гостиной. Почувствовав знакомый мне приступ гнева, я вышел к нему и в совершенно непарламентских выражениях пояснил, что я о нем думаю. В ответ он встал в бойцовскую стойку и предложил мне попробовать ударить его.
— Нет, не попробую, даже не надейтесь, — сказал я, — я не настолько глуп для этого. Но я могу ударить по вашему бизнесу — и я это сделаю, поверьте мне, если вы еще раз встанете у меня на пути.
Потом я четко, сжато и доходчиво объяснил ему, в чем его надворные постройки не соответствовали строительному законодательству, назвав попутно сумму, которую ему придется выложить для исправления положения, если кто-нибудь доложит об этом куда надо. Немедленно заткнувшись, он исчез, и с того момента у меня не было с ним никаких неприятностей. Хотя мою хватку и не сравнить с бульдожьей, но в кошачьей ссоре я достаточно силен.
С триумфом возвратился я в гостиную; Молли и миссис Макли в крайнем волнении ожидали меня, боясь, что меня убьют, в лучшем случае — изобьют. Честно говоря, я и сам не знаю, почему этого не случилось — ведь репутация Макли была известна всем. Я был весьма доволен собой, ибо совсем неплохим достижением было вышвырнуть такого негодяя, как Макли, из его собственного дома; проделав это и чувствуя, что мои проблемы с Молли решены, я был по-настоящему счастлив впервые с того момента, как потерял Морган.
Я поцеловал миссис Макли и официально получил статус будущего зятя, после чего мы все сели ужинать. За ужином я рассказал им несколько своих историй, особенно налегая на те, что были связаны с «Союзом девушек» и коктейлем — шедевром умеренности; мои байки им понравились. Лишь вернувшись домой, я вспомнил, что забыл поцеловать Молли.
За ужином мне послышался какой-то стон или крик, продолжавшийся уже некоторое время, но я сначала не придал этому значения в пылу недавнего беспорядка.
— Господи, что за жуткие звуки? — спросил я.
— Это телята, они находятся в камере для убоя, — пояснила миссис Макли. — Моему мужу не следовало оставлять их на выходные — ведь перед убоем они должны голодать некоторое время.
— Пойду-ка я задам им воды, — сказала Молли, — может быть, это их успокоит.
Некоторое время это действительно помогало, но затем несчастные создания вновь принялись за свое. Уже прощаясь и собираясь домой, я с облегчением подумал, что избавлюсь от этих кошмарных звуков, оставив Молли укладывать мать в постель.
Возвращаясь морозной звездной ночью, я думал об условиях, в которых жила девушка. После того как ее мать стала совершенно беспомощной, на плечи Молли легли все домашние заботы, так что перед приходом в офис ей приходилось вставать в Бог весть какую рань, чтобы управиться по дому. В полдень ей приходилось возвращаться домой, чтобы накормить обедом этого демона Макли, — а затем вновь в офисе, она сверхурочно работала на Скотти, который выжимал из нее все соки. Вдобавок ко всему ей приходилось через каждые час-два ночью вставать к матери. По выходным она доделывала домашнюю работу и приводила в порядок бухгалтерские книги своего отчима. Макли частенько возвращался домой подвыпившим — тогда он колотил обеих без разбору. Вот так, день да ночь — сутки прочь, целый год напролет без единого выходного. С момента, как миссис Макли стала его женой, их жизнь сопровождали зрелища, звуки и запахи бойни. Она вышла за него замуж, надеясь на кров и пищу для себя и Молли; он же женился на ней, желая получить ту часть денег, которая ей досталась от продажи школы; это помогло ему встать на ноги в его варварском бизнесе. Мой старый наставник повесился на собственных подтяжках после того, как деньги закончились, и обладательница крашеной гривы бросила его. Воистину, этой девушке было что рассказать.
Потом я задумался, отчего старый Коук забросил свою приличную работу, благопристойную жену и отправился куда глаза глядят вместе с пламенной яркой блондинкой из кондитерской лавки, которую даже мы, юнцы, находили изрядно некрасивой. Все-таки он получил в Оксфорде звание бакалавра искусств и в хорошем настроении имел манеры джентльмена. Очевидно, джентльменскими были лишь его манеры, но не вкусы, — иначе он не связался бы с продавщицей из кондитерской лавки.
На этом мои размышления закончились, ибо я очутился перед собственной дверью. Я решил, что лучшим для меня будет немедленно отправиться в кровать, до утра закрыв глаза на окружавшие меня Авгиевы конюшни; с утра же я планировал донести свои старые кости до «Георга» и там подождать, когда Молли соберется выйти за меня замуж. Однако поднявшись наверх, я обнаружил, что в комнате все
