индивида штампуется по образцу отношений, принятых меж людьми, и здесь настолько велика решающая роль социально-экономической и политической структуры общества, что, в принципе, из анализа одного индивида можно вывести представление о всей социальной структуре, в которой он живет.
Рецептивную ориентацию можно часто обнаружить в обществах, где за одной группой закреплено право эксплуатировать другую. Поскольку эксплуатируемая группа не имеет ни сил изменить ситуацию, ни идеи об изменении, она будет склонна почтительно взирать на эксплуататоров, как на своих благодетелей, от которых она получает все, что может дать жизнь. Независимо от того, как мало раб получает, он считает, что собственными силами не мог бы добиться и меньшего, поскольку структура этого общества внушила ему, что он неспособен что-то организовать и действовать активно и разумно. Что касается современной американской культуры, то на первый взгляд кажется, что рецептивная установка здесь полностью отсутствует. Вся наша культура с ее идеями и практикой отвергает рецептивную ориентацию и делает акцент на том, что каждый должен сам о себе заботиться, отвечать за самого себя и полагаться на собственную инициативу, если он хочет „чего-то достичь“. Однако, хотя рецептивная ориентация не поощряется, она вовсе не отсутствует. Необходимость приспосабливаться и угождать, рассмотренная на предыдущих страницах, ведет к чувству неуверенности, которое служит источником изощренной рецептивности у современного человека. Она особенно проявляется в отношении к „экспертам“ и к общественному мнению. Люди надеются, что в каждой сфере деятельности есть эксперт, который может сказать им, как обстоят дела и как нужно действовать, а все, что требуется от них, — это слушаться эксперта и довериться его идеям. Есть эксперты по науке, эксперты по счастью, а писатели становятся экспертами в искусстве жить уже лишь потому, что они авторы бестселлеров. Эта трудно различимая, но довольно распространенная рецептивность принимает несколько гротескные формы в современном „фольклоре“, развивающемся при активном содействии рекламы. Хотя каждый знает, что в реальности схемы „быстрого обогащения“ не работают, множество людей предается мечтам о легком жизни. Рецептивность проявляется и в отношении к техническим новинкам; автомобиль, не требующий переключения скоростей, авторучка, с которой не нужно возиться, чтобы снять колпачок, — вот наугад выбранные примеры такой фантазии. Более всего рецептивность преобладает в схемах, касающихся счастья. Вот характерная цитата: „Эта книга, — говорит автор, — расскажет тебе, как стать вдвое счастливее, здоровее, энергичнее, увереннее, способнее и беззаботнее, чем ты был прежде. Тебе не нужно следовать трудоемкой ментальной или физической программе; тут все намного проще… Предложенный здесь путь к обещанной выгоде может показаться странным, поскольку мало кто из нас может вообразить достижение, не требующее усилий… И все же это так, в чем ты скоро убедишься“.[41]
Эксплуататорский характер с его девизом: „Я беру то, что мне нужно“, заставляет нас вспомнить о предках, пиратах и феодалах, а затем о магнатах-грабителях девятнадцатого века, эксплуатировавших природные ресурсы континента. „Парии“ и „авантюристы“, по терминологии Макса Вебера, капиталисты, скитающиеся по земле в поисках наживы, были людьми такого сорта, чьей целью было купить подешевле, а продать подороже, кто безоглядно добивался власти и богатства. Свободный рынок, как он сложился на основах конкуренции в восемнадцатом и девятнадцатом веках, взрастил этот тип людей. Наш век увидел возрождение голой эксплуатации в авторитарных системах, которые пытались эксплуатировать природные и человеческие ресурсы не только в своей стране, но и в любой другой, куда у них хватало силы вторгнуться. Они провозгласили право силы и рационализировали его указанием на закон природы, заставляющий выживать сильнейшего; любовь и порядочность были названы слабостью, размышление — занятием трусов и дегенератов.
Стяжательская ориентация существовала бок о бок с эксплуататорской в восемнадцатом и девятнадцатом веках. Стяжатель был более консервативен, менее заинтересован в безоглядном добывании, чем в методическом решении экономических задач, основанном на крепких принципах и сохранении добытого. Для него собственность была символом его „я“, а ее защита — высшей ценностью. Эта ориентация в значительной мере обеспечивала ему безопасность; собственность и семья, защищенные относительно стабильной ситуацией девятнадцатого века составляли безопасный и управляемый мир. Пуританская этика, с ее акцентом на труде и успехе, как несомненных благах, укрепляла чувство безопасности и стремилась придать жизненный смысл и религиозное значение человеческой деятельности. Такая комбинация стабильного мира, стабильной собственности и стабильной этики обеспечивала представителям среднего класса чувство общности, уверенности в себе и гордости.
Рыночная ориентация не имеет истоков в восемнадцатом и девятнадцатом столетиях; она вполне современный продукт. Лишь с недавнего времени упаковка, ярлык и фирменная марка стали важны как для товаров, так и для людей. Проповедь труда утрачивает силу, первостепенной становится проповедь продажи. В феодальное время социальная мобильность была крайне ограничена, и человек не мог задействовать свою личность на то, чтобы преуспеть. Во времена конкурентного рынка социальная мобильность стала довольно значительной, особенно в Соединенных Штатах; если ты „выполнил взятые обязательства“, ты можешь преуспеть. Ныне возможности отдельного индивида, способного сделать карьеру самостоятельно, без посторонней помощи, в сравнении с предшествующим периодом сильно уменьшились. Тот, кто хочет преуспеть, должен влиться в большие организации, а его способность играть роль, которой от него ждут, — одно из главных его достоинств.
Обезличивание, бессодержательность, утрата смысла жизни, автоматизация индивида ведут к растущей неудовлетворенности и потребности искать более адекватный образ жизни и нормы, которые могли бы привести к этой цели. Плодотворная ориентация, которую я собираюсь теперь рассмотреть, демонстрирует такой тип характера, при котором рост и развитие всех возможностей человека является целью, которой подчинены все остальные действия.
а) Общая характеристика
Со времени классической и средневековой литературы вплоть до конца девятнадцатого века было потрачено много усилий на описание образа достойного человека и достойного общества, какими они должны быть. Такие идеи находили выражение отчасти в форме философских и теологических произведений, отчасти в форме утопий. Двадцатый век блистает отсутствием таких образов. Внимание сосредоточилось на критическом анализе человека и общества, в котором положительные образы человека, каким он должен быть, лишь подразумеваются. Хотя нет сомнения, что этот критицизм имеет огромное значение и служит условием всякого совершенствования общества, отсутствие образов, рисующих „лучшего“ человека и „лучшее“ общество, парализующе действует на веру человека в самого себя и в свое будущее (и в то же время само отсутствие таких образов является результатам этого парализующего действия).
Современная психология, и в особенности психоанализ, в этом отношении не исключение. Фрейд и его последователи дали блестящий анализ невротического характера. Их клиническое описание неплодотворного характера (в терминах Фрейда — прегенитального характера) является исчерпывающим и точным, несмотря на то, что используемые ими теоретические концепции нуждаются в пересмотре. Но характеру нормальной, зрелой, здоровой личности не было уделено почти никакого внимания. Этот характер, названный Фрейдом генитальным характером, остался довольно смутным и отвлеченным понятием. Фрейд определил его как склад характера личности, у которой оральное и анальное либидо утратило свое доминирующее положение и функции в результате превосходства генитальной сексуальности, цель которой — сексуальный союз с представителем противоположного пола. Описание генитального характера не выходит далеко за пределы утверждения, что это склад характера индивида, способного исправно выполнять сексуальные и социальные функции.
При рассмотрении плодотворного характера я пытаюсь выйти за рамки критического анализа и исследовать природу вполне развитого характера, являющегося целью человеческого развития и одновременно идеалом гуманистической этики. Первым приближением к понятию плодотворной ориентации может послужить указание на ее связь с фрейдовским генитальным характером. Действительно, если мы применим фрейдовский термин не буквально, в контексте его теории либидо, а символически, он вполне точно обозначит смысл плодотворности. Ибо стадия сексуальной зрелости — это стадия, когда человек обретает способность естественной плодотворности: от слияния спермы с яйцеклеткой зарождается новая жизнь. В то время как этот тип плодотворности одинаков у человека и животного, способность к
