куски, но еще не оставленного пылающим в нем темным пламенем. Думы короля были далеки от ликующих криков его воинов. Взгляд его еле скользнул по знаменам с золотым львом, взметнувшимся над всеми башнями почти одновременно.
Глава двадцать седьмая
От Конна и Троцеро прибыл гонец с известием о блестящей победе аквилонцев над гирканцами, спешившими поучаствовать в событиях вокруг заговора Блистательных. Не ожидавшие встретить основные силы королевства степняки смешались и дрогнули.
Троцеро даже не успел развернуть все полки в боевые порядки — так стремителен оказался бой. Конн во главе пуантенцев в скоротечной схватке буквально стоптал гирканский авангард и бросился развивать успех. На плечах бегущих он врубился в плотные ряды походной колонны противника, причем основной беспорядок внесли не его бронированные рыцари, а в панике отступающие силы авангарда.
Грозная на равнине, маневренная, легко управляемая восточная конница оказалась сбита в огромную кучу и зажата в горной теснине.
Ее предводитель пытался навести порядок, снеся саблей пару-тройку голов нерадивым командирам и начальнику передового дозора. А тут еще таранный удар пуантенцев завяз в хаосе коней, людей и повозок, словно топор в сыром полене, однако к месту битвы подоспели основные аквилонские силы. Гирканские полки, что вырывались из предательской теснины в поле, натолкнулись на несокрушимую стену гандерладских копий, со склонов лесистых холмов по перемещавшейся восточной кавалерии хлестнули боссонские стрелы. Перед тем как Конн разрубил его едва ли не до седла, предводитель гирканцев успел отдать приказ спешно отступать, ибо с запада, словно бесконечная сверкающая змея, тянулись аквилонские рыцари, охватывая конницу степняков со всех сторон, словно удав кролика. Отступление быстро переросло в паническое бегство — к вечеру Троцеро отдал приказ прекратить преследование, ибо тяжеловооруженное рыцарство едва ли не пострадало в ходе его больше, чем во время битвы: знойное солнце раскаляло доспехи, кони, не привыкшие к жарким в это время года степям, бесились и норовили скидывать седоков. Однако гирканцам досталось еще раз — немедийцы, желая показать всему миру, кто хозяин в восточной части хайборийских земель, выслали на перехват степнякам значительные силы, довершившие разгром.
Вести эти, без сомнения, были радостными, однако гонец не торопился подойти с ними к королю. Конан расхаживал по парапету пеллийской твердыни в полном вооружении, алый плащ и алый плюмаж его шлема трепетали, словно языки пламени, предвестники пожара, а из-под опущенного забрала можно было расслышать явственное рычание. Киммериец в бешенстве хлестал своей перчаткой по камням крепостной кладки с самого раннего утра, а подойти к нему рисковали только Ройл да трое его ближайших телохранителей.
Причина королевского гнева была такова — когда северяне и Черные Драконы, платя немалую цену за каждую ступеньку или площадку башни, очистили замок от живых мертвецов и оставшихся верными Блистательным наемников, оказалось, что сам Торкиль и Змееныш бесследно исчезли. Поиски продолжались ночью. Немногочисленные пленные на допросах в один голос утверждали, что в последний раз видели обоих по пути в мрачные подземелья. Туда и направил Конан своих воинов. Впотьмах им пришлось столкнуться с различными хитроумными ловушками и последними защитниками замка, живыми и мертвыми, которые дрались отчаянно — им совершенно нечего было терять. Когда затих на холодных камнях последний изрубленный труп, а Иллиах перерубил ноги последнему пикту, кинувшемуся на него с балок перекрытия с обсидиановым ножом в зубах, выяснилось, что главари мятежа пропали. Конан приказал бросить поиски во тьме только тогда, когда троих Драконов, кинувшихся на подозрительный шорох в одно из боковых ответвлений туннеля, нашли в каменной яме насаженными на стальные колья. Оказалось, что под ними бесшумно провернулась мраморная плита.
В подземелье повсюду слышались стоны, скрежет, нечеловеческий смех, под сводами проносились неясные крылатые тени, в воздухе вдруг вспыхивали и гасли странные тревожные огоньки. Аквилонцы выбрались наверх бледные, перепуганные, хотя при свете звезд и луны трудно было сказать, что же их, собственно, так напугало. Конан до самой зари бродил по замку, сжимая в руках кинжал в тщетной надежде, что заговорщики притаились где-то среди мебели и колышущихся портьер. Однако никто не кинулся на киммерийца в гулких пустых коридорах или полумраке библиотеки Эйольва-Валлана.
А наутро с немедийской стороны пришла весть о том, что на пограничное укрепление совершено нападение, рассеявшее гарнизон, однако барон Оливей непонятным образом отвел угрозу, погибнув в жестоком бою.
— Троцеро будет безутешен, клянусь Кромом! — воскликнул Конан. — Барон был великолепным противником и славным человеком. Однако речь идет, без сомнения, о том, что проклятые Торкиль и Хват все еще живут, напуская на соседей каких-то чудищ. Этому надо положить конец.
— Его зовут Эолабар Бан, мой король, — сказал Ройл. — По крайней мере, так говорят пленные. Это действительно родственник вашего давнего врага, великий шпион… и сам Сет, или, по крайней мере, Нергал.
— Что, что ты мелешь, старый дурак! — Конан желал выместить на ком-нибудь накопленную злобу.
Ройл, как и положено старому служаке, привыкшему и не к такому обращению, и ухом не повел:
— Опять-таки, если верить пленным…
— И мне, мой король! — Это появился Армледер.
Одежды его были изорваны, лицо — в копоти от факелов, доспехи покрыты какой-то отвратительной слизью. Несмотря на приказ, он в одиночку продолжал поиск главарей заговора, но добился немногого.
— Да, я помню, ты что-то такое рассказывал… Мне все равно, во что он там превратился. Я знаю одно: он великий воин, и я, Конан-киммериец, перед тем, как Кром заберет меня с этого покрытого пылью и тленом мира, хочу скрестить с ним клинки.
— Я думаю, в Мировую Бездну не пошлешь герольдов с вызовом на турнир… — пробормотал Армледер, потирая красные глаза, однако король его услышал и рассвирепел еще больше:
— Ему не сбежать от меня, равно как и твоему сумасшедшему брату, пусть он даже усядется верхом на Сета или превратится в клубы дыма! Или ты просто не хочешь, чтобы мерзкое существование Торкиля было прервано честной сталью?
Глаза Армледера вспыхнули, а тело непроизвольно напряглось. Иллиах и Эгиль, бесшумно возникнувшие с обеих сторон от капитана, встали между ним и королем.
— Моего неразумного брата я буду преследовать даже в преисподней… только вряд ли его возьмет честная сталь. Я уже пробовал…
И Армледер бессильно опустил руки вдоль тела.
Конан, засопев, резко развернулся и отправился на крепостную стену. Там и пребывал все утро, ни с кем не общаясь, бормоча бессвязные ругательства на всех известных ему языках. А внизу Хольгер с Ройлом объясняли встревоженному гонцу, насколько незначительным является факт победы Конна над какими-то гирканцами и в какое именно место рва швырнет его король, подвернись ему гонец под руки в таком настроении. Возле ворот так же метался Армледер, с ужасом вспоминая, во что превратился его брат, давая страшные клятвы всем темным и светлым богам достать его в любом месте, куда бы ни закинула Торкиля черная судьба.
… И тогда появилась тень. В саване, сотканном из тумана, Король-Призрак парил над пеллийской твердыней безмолвно, словно живая гора, готовая вот-вот рухнуть и погрести под собой все живое вокруг. От него изливалась чудовищная мощь. Кони разбили копытами стены конюшни и метались по двору с диким ржанием, бесновались собаки, люди растерянно жались по стенам, задрав кверху головы. Повсюду валялось брошенное оружие.
Конан некоторое время смотрел на призрачную фигуру, чувствуя, как на затылке вздыбливаются волосы. Вечный его спутник — звериный инстинктивный страх перед потусторонним — не дал киммерийцу возможности сразу распознать призрака. Но в памяти всплыли портреты, что видел киммериец на пластинах тусклого древнего золота и почерневшего от времени серебра Валузийской эпохи, хранившиеся в сокровищнице Тарантии.
— Будь я проклят… это Кулл, король Валузии!
За спиной киммерийца толпились северяне и Ройл, зачарованно следившие, как Король-Призрак, медленно ступая, идет прямо по воздуху к квадратной башенке.
Вместе с ним к замку полз густой туман, покрывавший все вокруг белесым колыхающимся морем, куда боялись нырнуть люди, кони и собаки.
— Мой король, не делайте этого! — взмолился Армледер, взбегая снизу по ступеням и устремляясь к Конану.
Но было поздно — словно зачарованный, киммериец шел к башенке. Ройл и Иллиах попытались следовать за ним, но невидимая рука остановила их, мягко уперевшись в грудь, равно как и Армледера, Хольгера и Эгиля. Им оставалось только смотреть.
Король-Призрак возвышался над киммерийцем, словно башня — Кулл и при жизни был богатырем громадного роста, широким в плечах и мощным, словно дикий тур. Однако в лицах обоих героев, бывших на престолах мощнейших государств своих эпох, двух варваров, без устали сражавшихся с врагами человеческого рода, было что-то сходное. Слов, конечно, разобрать не удалось — они тонули в наползающем тумане, в котором даже свет зажженных факелов расплывался и тускнел.
— Если он поднимет руку… — пробормотал бледными губами Иллиах, поднимая метательный нож дрожащей рукой, — на лице его долг боролся с суеверым страхом.
— А я бы не стал… — пробормотал Ройл, — да и что ему сделает твоя железяка.
— Прах тебя побери, Ройл! — вмешался Хольгер, отбросивший всякие сомнения и высвобождающий из ременной петли на поясе топор. — Он, в конце концов, не сам Кром!
— А ты бросился бы на самого Крома?
Пока они обменивались фразами, призрак вдруг надвинулся и оказался прямо возле них. За ним шел Конан, а Иллиах, позабывший свой страх, уставился на него во все глаза, столь разительны были перемены, произошедшие с королем. Пропала сутулость, поникшие плечи распрямились, глаза сверкали из-под поднятого забрала, словно две голубые звезды, походка стала величавой и грозной, как десятилетия назад.
— У меня хорошие слуги, Кулл, — произнес киммериец, и Армледер вновь стал растерянно тереть красные глаза. Голос короля стал густым и звучным, как боевой рог.
— О, да! — сказала призрачная тень. — Они похожи… похожи на моих атлантов и валузийцев. Только они не могут пройти там, Конан…
— Да, я помню: взять с собой одного… Армледер, ты готов ринуться в погоню за своим братом? Вместе со своим королем?
— Куда? — вырвалось у капитана.
— Примерно туда, куда ты только сегодня утром обещал Митре ринуться за ним, если потребуется! — произнес Король-Призрак, — и хоть голос его, доносящийся отовсюду, словно рожденный колдовским туманом, не имел человеческих эмоций, но все разобрали усмешку, прятавшуюся в этих словах.
— Да, мой король! — решительно сказал капитан.
— Тогда вперед! — Призрак поднял руки, вокруг громыхнуло так, что у всех зарябило в глазах. — Помни, киммериец, Кром смотрит на тебя!
Когда стихли раскаты призрачного голоса, Ройл растерянно огляделся. Конана и Армледера не было. Исчез и Кулл, король Валузии, восставший из мертвых, чтобы настигнуть своих вечных врагов. Не стало и тумана. Только на повлажневших гранитных плитах крепостной стены четко отпечатались ступни, обутые в грубые сапоги.
Вначале киммериец и капитан почувствовали, весь мир стал таять вокруг: фигуры странно замерших северян и Ройла показались бесплотными тенями, величавый же владыка сгинувшей Валузии, напротив, стал весьма реальным. Затем исчезло все: слух, зрение, осязание, все чувства отказали им. Оба словно превратились в частички колдовского тумана, что повлек их куда-то вглубь земной тверди. Пронеслись, мелькая, пещеры и гроты, захватывающие подземные озера и реки, застывшие водопады и ручейки, ледники и сгустки непроглядной тьмы. Когда Армледер уже решил, что они умерли, и оказались на Серых Равнинах, головокружительный полет оборвался.
Они лежали на блестящих черных камнях. А кругом расстилалась Мировая Бездна или что-то до такой степени на нее похожее, что капитан решил пощупать себя.
— Ты не тень, Армледер. Мы все еще живы, насколько смертный может быть жив так далеко отсвета и свежего воздуха.
Это произнес Конан, задумчиво озиравший бескрайнюю равнину, где средь унылых черных камней текли реки лавы и вздымались клубы разноцветного дыма. Дым этот лишал
