хранят варенье или другие пищевые продукты. Две недели спустя на поверхности жидкости появилась очень необычная, сияющая серебристым светом звезда, словно начертанная большим умельцем с помощью циркуля. Увидев её, Грил очень обрадовался и объявил, что он уже раньше наблюдал звезду Философов, о которой, вероятно, прочёл у Василия Валентина. Я вместе со многими почтенными людьми с крайним восхищением любовался этой звездой, плававшей на поверхности соляной кислоты. На дне, меж тем, лежал пепельного цвета свинец, набухший наподобие губки. Через семь-девять дней из-за большой июльской жары соляная кислота испарилась, и звезда опустилась прямо на пористый, землистого вида свинец. Результат был достоин восхищения не только нашего небольшого кружка свидетелей. Под конец Грил перенёс часть того свинца вместе со звездой в тигель и выделил из фунта свинца двенадцать унций серебра, а из них, в свою очередь, две унции чистого золота».
Так рассказывает Гельвеции. Мы передаём его рассказ, лишь чтобы обратить внимание на присутствие звёздного знака во всех случаях внутреннего превращения философским образом обработанных веществ. Однако мы не желали бы подвигнуть на бесплодный и бессмысленный труд людей, легко загорающихся, готовых положиться на доброе имя Гельвеция, честность очевидцев, а возможно, и на нашу постоянную заботу о правильности приводимых нами сведений. Поэтому для тех, кто задумает воспроизвести этот опыт, заметим, что в рассказе Гельвеция отсутствуют два основных параметра: данные о точном химическом составе хлористоводородной кислоты и о предварительной обработке металла. Любой химик подтвердит, что обычный свинец никогда не примет вид пемзы, если подвергнуть его на холоде действию соляной кислоты. Необходима многостадийная предварительная обработка, чтобы увеличить объём металла, отделить самые грубые примеси и нестойкие элементы и путём надлежащей ферментации вызвать разбухание свинца, который становится пористым, мягким и проявляет ярко выраженную склонность к существенному изменению своих характеристик.
Блез де Виженер и Наксагор, к примеру, высказывались за длительную предварительную варку свинца. Так или иначе, но, если верно, что обычный свинец, подвергнутый восстановлению, мёртв и что великое пламя, по словам Василия Валентина, пожирает малое, не менее верно и то, что при терпеливой подпитке субстанцией огня тот же металл оживает, постепенно возвращает себе утраченную энергию и из безжизненного химического вещества превращается в живое философское тело.
Кое-кого, возможно, удивит, что мы так подробно остановились на одном из частных вопросов Учения, посвятив ему большую часть предисловия. Должно быть, мы тем самым вышли за рамки, какие обычно предписываются авторам подобных работ. Приступив, однако, непосредственно к тексту Фулканелли, читатель поймёт, что мы действовали вполне логично, развив тему, которая напрямую вводит в сочинение Учителя, где он в самом начале пространно рассуждает о важной роли Звезды, о Теофании в мире минералов (Théophanie minérale), существенным образом проливающей свет на великую тайну, скрытую в религиозных сооружениях. «Тайна соборов» — так, собственно, и называется книга, вышедшая в 1926 г. тиражом всего в 300 экземпляров; второе издание, дополненное тремя рисунками Жюльена Шампаня и примечаниями самого Фулканелли (без каких-либо изменений и дополнений с нашей стороны), мы здесь и представляем. Примечания касаются, в частности, одного чрезвычайно трудного вопроса, долго занимавшего Учителя, но на этом мы остановимся, когда будем говорить о «Философских обителях».
Впрочем, если бы понадобилось доказывать большое значение «Тайны соборов», с лихвой хватило бы упоминания о том, что эта книга оперирует понятиями фонетической кабалы, основы и способы применения которой давно преданы забвению. После подробного и точного истолкования Фулканелли этих проблем, после наших кратких замечаний в «Двух алхимических жилищах» относительно кентавра — человека-коня (homme-cheval) Плесси-Буре — нельзя уже будет спутать материнский язык (langue matrice), выразительное наречие (énergique idiome), которое легко понимают, но на котором не говорят, инстинкт или голос самого Естества, согласно де Сирано Бержераку, со всеми переносами, перестановками, заменами и столь же тёмные, сколь произвольные выкладки иудейской каббалы. Поэтому важно различать кабáлу (cabale) и каббалý (kabbale), чтобы правильно эти слова использовать. Первое происходит от καβάλλης или латинского caballus, коньV, второе — от еврейского kabbalah, что означает предание. Здесь мы имеем дело вовсе не с переносным смыслом, не с расширением по аналогии, как, к примеру, в случае слов положение (coterie), интрига (intrigue), поворот (menée), так что не следует отказываться от единственно возможного тут существительного кабала. Фулканелли со всей определённостью подтвердил это, вновь обретя утерянный ключ к Весёлой Науке, языку богов или языку птиц, тем самым, которыми в совершенстве владел и которые с большим мастерством на свой лад использовал Джонатан Свифт, этот удивительный настоятель монастыря св. Патрика.
К третьему изданию
Но лучше жить, кляня судьбу,
Чем сохранять надменный вид
И гнить в изваянном гробу!
Чем быть сеньёром! Что ж, я сам
Сеньер, он был и погребён!
Мне, по Давидовым словам,
И не узнать теперь, где он.
Было необходимо, прежде всего из простой заботы о философском благоразумии людей, чтобы «Тайну соборов» переиздали как можно скорее. Благодаря Жан-Жаку Поверу это событие свершилось, причём издатель в привычном для себя стиле соединил, на благо всем взыскующим истины, высокое качество издания с довольно доступной ценой. Эти два сопутствующих обстоятельства, чрезвычайно важных во всех отношениях, способствуют распространению истинного учения, тем более что Жан-Жак Повер проиллюстрировал первый труд Фулканелли блестящими фотографиями нарисованных Жюльеном Шампанем скульптур. Отменное качество фотографий вкупе с самим исходным материалом ещё более подтвердило добросовестность и мастерство прекрасного художника, познакомившегося с Фулканелли в 1905 г., за десять лет до того, как эта бесценная привилегия, очень, впрочем, ответственная и неоднократно вызывавшая зависть, была дарована нам.
Чтó есть алхимия, если не прямой продукт определённого состояния души, свидетельствующего о действительной и действенной благодати, поиск и пробуждение жизни, схоронённой под дебелой человеческой плотью и твёрдой кожурой вещей. На стыке двух миров, где соприкасаются материя и дух, протекает незнающий ограничения процесс постоянного очищения, цель которого — конечное совершенство.
Алхимические приёмы лучше всего передаёт древнее изречение, абсолютно точное при всей своей краткости: solve et coagula («растворяй и сгущай»). Способ простой, незамысловатый, но он требует от Адепта целенаправленности, решимости, терпения и творческого подхода, которого в наш воинственный век, век стерилизующего насыщения — увы! — почти полностью лишено подавляющее большинство людей. Редко кого влечёт сегодня живая идея, плодотворный образ, символика, присущая философскому совершенствованию или поэтическому странствованию и указующая путь медленного восхождения к бóльшему знанию и свету.
«Согласие Философов» (la Tourbe) устами Балеуса, выражая мнение многих алхимиков, говорит, что «…мать жалеет своё дитя, но дитя поступает жестоко по отношению к ней». В физико-алхимическом микрокосме развёртывается семейная драма, но можно надеяться, что, к счастью для дольнего мира и для
