внимательны, проводя следующую несложную операцию.
Растворите чистое золото в царской водке. В раствор налейте серной кислоты, по весу равной половине золота. Внешние изменения минимальные. Перемешайте раствор и перелейте его в нетубулярную стеклянную реторту, помещённую на песчаную баню. Нагрейте реторту на слабом огне, чтобы отгонка кислот протекала осторожно и без видимого кипения. По окончании отгонки, когда на дне в виде матово- жёлтой сухой и пористой массы появится золото, смените приёмник и постепенно усильте пламя. Вы увидите, как поднимаются густые белые пары, поначалу лёгкие, а потом всё более и более тяжёлые. Первые конденсируются в красивое жёлтое масло, стекающее в приёмник, вторые возгоняются, покрывая свод и низ горлышка мелкими кристалликами, напоминающими птичий пух. На ярком свету, например солнечном, их великолепный кроваво-красный цвет отливает рубином. Эти кристаллы, как вообще соли золота, быстро расплываются и при понижении температуры превращаются в жёлтую жидкость…
Мы не будем долее распространяться о возгонке. Сугубо архимические
С вашего позволения, мы поподробнее остановимся на этой выдающейся личности и на его многим не известной оккультной работе.
Известно, что на пути из Марселя в Нарбонн Винцент де Поль был схвачен берберскими пиратами и пленником увезён в Тунис. Ему тогда было двадцать четыре года. В Тунисе ему удалось вернуть в лоно Церкви своего последнего хозяина, вероотступника. Винцент де Поль возвратился во Францию, потом жил в Риме, где папа Павел V встретил его с большими почестями. Начиная с этого времени он занялся основанием благотворительных учреждений. Обьино, однако, не упоминают, что
Сохранилось два очень показательных письма, свидетельствующих о его химических занятиях. Первое, адресованное де Коме, адвокату при городском уголовном суде Дака, было опубликовано несколько раз и тщательно разобрано Жоржем Буа в его
«…Я решил было ехать по суше, — пишет он, — но один дворянин, с которым я жил, уговаривал меня плыть с ним морем до Нарбонна, чтобы сэкономить время. Себе на беду я согласился. Дул попутный ветер, и мы в тот же день добрались бы до Нарбонна, от которого нас отделяло пятьдесят лье, но по Божьему попущению три турецких парусных судна, курсировавших вдоль Леонского залива (чтобы захватить лодки из Бокера, где проходила ярмарка, как считают, самая замечательная во всём христианском мире), погнались за нами и с такой яростью нас атаковали, что двое или трое из наших были убиты, остальные ранены. Меня тоже ранило, эта рана не даст мне покоя до конца моих дней. Нам пришлось сдаться этим свирепым как тигры негодяям. Полные злобы, они тут же зарубили насмерть нашего капитана за то, что потеряли в бою одного из своих главарей, не считая ещё четырёх-пяти висельников. Потом, кое-как перевязав нам раны, они опутали нас канатами и снова занялись грабежом. Впрочем, тех, кто сдавался без боя, они, обобрав до нитки, отпускали. Примерно через неделю, нагрузившись чужим добром, они взяли курс на Берберию, где без дозволения султана устроили себе логово. Там они выставили нас на продажу, заявив, будто пленили нас на испанском корабле, иначе нас освободил бы французский консул, который по поручению нашего короля следил за тем, чтобы французы могли беспрепятственно торговать в этой стране. Обставлена наша продажа была следующим образом: нас раздели догола, каждому вручили по паре штанов и льняной рубахе, и мы пять-шесть раз обошли Тунис, город, куда они приехали нас продавать. Потом нас потащили на корабль, чтобы показать, что мы можем есть, а значит, наши раны не смертельны. Затем нас привели на площадь, где торговцы выбирали нас, как лошадь или быка. Они открывали нам рот, чтобы осмотреть зубы, ощупывали бока, проверяли раны; мы должны были ходить и бегать, таскать тяжести, драться друг с другом, чтобы показать, какие мы сильные, и подвергаться множеству разных грубостей.
Сначала меня продали одному рыбаку, но тот вскоре был вынужден от меня отделаться, так как я был не в ладах с морем. От него я попал к старику-врачу, знатоку спагирии, искусному извлекателю квинтэссенции, человеколюбивому и сговорчивому, который, по его словам, пятьдесят лет трудился над получением философского камня, и хотя с камнем у него ничего не вышло, он значительно преуспел в разного рода трансмутациях металлов. Он часто на моих глазах сплавлял золото с серебром, делал из сплава тонкие пластинки, насыпал на пластинку слой какого-то порошка, затем укладывал новую пластинку, снова насыпал порошок и всё это помещал в тигель или сосуд для плавки драгоценных металлов. Потом он сутки держал сосуд на огне, а когда открывал его, оказывалось, что серебро превратилось в золото. Чаще же он превращал ртуть в серебро, которое продавал, а деньги жертвовал бедным. На меня возлагалось поддерживать огонь в десяти-двенадцати печах, что, благодарение Богу, было для меня скорее удовольствием, чем работой. Старик очень меня любил, ему нравилось беседовать со мной об алхимии и ещё более — о своей вере, к которой он старался меня привлечь, обещая передать мне большие богатства и все свои знания. Бог же всегда питал во мне надежду, что я смогу обрести свободу, вознося прилежные молитвы Христу и деве Марии, которой я единственно обязан своим освобождением. Надеясь и твёрдо веря,
