нашего Земного шара (notre globe)[118], или микрокосма, в котором, однако, отсутствуют порядок, форма, ритм и мера.
Наш Земной шар — зеркальное отражение макрокосма — всего лишь частица первичного хаоса, предназначенная божественным провидением к обновлению элементов трёх царств, но по ряду обстоятельств ориентированная на царство минеральное. Подобным образом направленный, подвергнутый действию законов, управляющих эволюцией и последовательным превращением минералов, этот воплотившийся хаос в смешанном виде содержит самое чистое семя и субстанцию, наиболее близкую по своей природе к минералам и металлам. Философская материя имеет, стало быть, минеральное и металлическое происхождение, и её следует искать лишь в корне минералов и металлов (racine minérale et métallique), который, как отмечал в Двенадцати ключах Василий Валентин, был уготован и предназначен Творцом для порождения одних только металлов. Поэтому того, кто в поисках священного камня Философов, в поисках этого малого мира обратится не к минералам и металлам, а к каким-нибудь другим веществам, постигнет неудача. Не зря древние авторы всегда учат неофита следовать природе, дабы не сбиться с верного пути. Природа сама себе закон, она развивается и совершенствуется лишь присущим ей образом, и ничто чужеродное не может воспрепятствовать её поступательному движению или помешать её производящей силе.
Наше внимание привлечёт теперь фигура горельефа на левом дверном столбе: мужчина в богатом полукафтане с рукавами и в судейской шапочке. На груди у мужчины — щит с шестиконечной звездой. Этот знатный человек, стоящий на крышке урны с тиснёными стенками, обозначает, как это было принято в средневековье, содержимое сосуда — вещество, которое в процессе сублимации поднимается и плавает на поверхности воды в виде масла. Это Гиперион и Витриол Василия Валентина, зелёный лев Рипли и Жака Тессона, поистине неизвестный компонент для Великого Делания. Этот небесный статный рыцарь нам знаком, мы не раз видели его на герметических изображениях. В Золотом руне Соломона Трисмосена он стоит на краях двух чаш с водой, которые символизируют происхождение и исток таинственного родника (fontain); воду естества (eau de nature) и воду с двойственными качествами, образованную из молока Девы и крови Христа; огненную воду и водный огонь двух крещений, о которых говорят Евангелия: «Я крещу вас водою, но идёт Сильнейший меня, у Которого я недостоин развязать ремень обуви; Он будет крестить вас Духом Святым и огнём; Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Своё и соберёт пшеницу в житницу Свою, а солому сожжёт огнём неугасимым»[119]. В рукописи Философа Солидония тот же сюжет показан в виде чаши (calice), где по пояс в густой массе, символизирующей полный цикл работы, стоят двое людей. В трактате Об Азоте огромный ангел из Апокалипсиса попирает одной ногой землю, другой — море, в правой руке он держит горящий факел, левой сжимает мех, наполненный воздухом: ясный образ четырёх первичных элементов — земли, воды, воздуха и огня. Тело ангела с двумя крылами вместо головы закрыто печатью раскрытой книги, украшенной кабалистической звездой и девизом из семи слов, раскрывающим значение слова «витриол»: Visita Interiora Terrœ, Rectificandoque, Invenies Occultum Lapidem[120]. «И видел я другого ангела, — пишет Иоанн[121], — сильного, сходящего с неба, облечённого облаком; и лицо его было как солнце, и ноги его как столпы огненные; в руке у него была раскрытая книжица (petit livre ouvert). И поставил он правую ногу свою на море, а левую на землю. И воскликнул громким голосом, как рыкает лев; и когда он воскликнул, тогда семь громов проговорили голосами своими. И когда семь громов проговорили голосами своими, я хотел было писать; но услышал голос с неба, говорящий мне: Скрой (tenez sous le sceau), что говорили семь громов, и не пиши сего… И голос, который я слышал с неба, опять стал говорить со мною и сказал: пойди возьми раскрытую книжицу из руки Ангела, стоящего на море и на земле. И я пошёл к Ангелу и сказал ему: дай мне книжицу. Он сказал мне: возьми и съешь её; она будет горька во чреве твоём, но в устах твоих будет сладка, как мёд».
Это вещество, аллегорически выраженное ангелом или человеком — атрибутом евангелиста Матфея, не что иное, как меркурий Философов, обладающий двойной природой и двойными свойствами, частью — твёрдый и материальный, частью — летучий и духовный; его одного достаточно, чтобы начать, завершить наш труд и приумножить его результаты. Это единственная необходимая нам материя, и нет нужды искать другую. Надо знать, дабы не блуждать в потёмках, что герметические авторы именно с этой ртути и её получения обычно начинают свои трактаты. Меркурий — золотая жила и корень золота, между тем сам драгоценный металл совершенно не нужен и не пригоден для нашего случая. Филалет справедливо утверждает, что наш меркурий едва ли минерал, но ещё меньше металл, так как содержит в себе лишь дух или семя металла, материальная же его основа напрочь лишена свойств минерала. Это, однако, дух золота, заключённый в прозрачное, легко коагулируемое масло, соль металла (так как любой камень — соль) и соль нашего камня, так как камень Философов, то есть Меркурий, о котором здесь идёт речь, есть субъект философского камня. Некоторые Адепты, чтобы внести путаницу, называли её селитрой (nitre или salpêtre — sal petri — каменная соль) и ставили знак одного вещества на изображении другого. Более того, кристаллическая структура нашего вещества, его физическое сходство с расплавленной солью, наконец, прозрачность привели к тому, что его причислили к солям и дали ему все приведённые выше названия. В зависимости от желания или фантазии автора оно поочерёдно становится морской солью (sel marin), каменной солью (sel gemme), солью алемброт (sel alembroth), солью Сатурна (sel de Saturne, свинцовым сахаром), солью солей (sel des sels), а также знаменитым зелёным витриолом, oleum vitri[122] IX, которое Пантей описывает как хризоколлу (chrysocolle), а другие — как боракс (borax) или атинкар (atincar). Его именуют ещё римским витриолом (‘Ρώμη — греческий эквивалент названия вечного города — означает силу, крепость, мощь, господство), минералом Пьера-Жана Фабра, потому как тот сказал, что в этом веществе обитает золото[123], Протеем из-за метаморфоз в процессе работы и Хамелеоном (Χαμαιλέων — лев, поднявшийся на задние лапы), потому что оно последовательно принимает все цвета спектра.
И наконец, последний декоративный элемент нашей двери — саламандра, служащая капителью кручёному столбику правого дверного косяка. Она кажется нам в какой-то степени феей-хранительницей этого прелестного жилища, так как мы находим её на консоли (corbeau) средней опоры первого этажа и даже на слуховом окне чердака. Намеренное повторение символа даже наводит на мысль о явном тяготении алхимика к этой геральдической рептилии. Мы вовсе не намекаем на эротический и грубый смысл этого символа, столь ценившегося Франциском I[124], — тем самым мы бы оскорбили Мастера, опорочили нашу науку, нанесли ущерб истине по примеру высокородного, но малоразвитого в духовном отношении развратника (Франциска I), которому эпоха Возрождения обязана своим парадоксальным именем. Но странная особенность человеческого характера принуждаёт нас больше всего дорожить тем, из-за чего мы страдаем и мучаемся, — это обстоятельство, безусловно, объясняет трёхкратное изображение саламандры, иероглиф тайного огня Мудрецов, ведь из всех вспомогательных веществ Великого Делания
