корточки, соображая, что жрецы нашли на этот раз.
«Чем бы ни был этот механизм, – подумалось Ксанче, – он не из Фирексии. Да и манера прокладывать траншеи не фирексийская».
В ее родном мире все имело свое назначение и строго определенное место, а эти машины на первый взгляд казались просто металлическими статуями насекомых, подобных крысам и навозным жукам, обитающим везде, включая и Фирексию. И хотя Ксанча не испытывала симпатии ко всему, что жужжит и ползает, то, что она видела, напомнило ей «ветряной кристалл», разрушенный когда-то.
Ксанча взяла фонарь и спрыгнула в траншею, куда сильная, но неуклюжая землеройная машина поместиться не могла. Тот, кто создал этих насекомых, предполагал, что они должны двигаться. Дотронувшись до золотого панциря одного из них, Ксанча почувствовала тепло и легкую вибрацию.
Забыв про жреца на верху траншеи, Орман-хузра направилась к другому механизму. Его золотой корпус тоже источал тепло и подрагивал, но, в отличие от первого, насекомое имело стальные зубы и лапы – такие же отвратительные, как клешни фирексийских воинов. Ксанча захотела посмотреть, что у него внутри, и попыталась отогнуть золотую пластину панциря. Внезапно появившаяся из корпуса механизма длинная антенна обхватила ее руку и отшвырнула исследовательницу к стене траншеи. Панцирь, на вид казавшийся золотым, но сделанный из какого-то более прочного сплава, остался неповрежденным. Стало понятно, что машины включены, действуют и, возможно, даже разумны.
– Убегай! Живее! – крикнул жрец сверху, не так беспокоясь за Орман-хузру, как испугавшись неожиданной реакции механизма.
По пещере прокатилась волна лязганья и скрежета: землеройные машины двигались к выходу. Один из жрецов-исследователей, более рослый, чем остальные, и, по всей видимости, главный в этой экспедиции, остановился у траншеи и потребовал у Ксанчи объяснений.
– Все просто. Он начал двигаться, и я не успела отойти.
Главный жрец свистнул и махнул остальным, призывая их вернуться.
– Они не двигались. И не двигаются, – проскрежетал он Ксанче.
Тритон показала пораненную руку. Это было лучшим подтверждением ее слов. Хотя лицо главного жреца, состоящее из металлических пластин, и не имело никакого выражения, теперь в нем что-то неуловимо изменилось, а в голосе послышалось волнение.
– Ты подготовишь их к отправке, – приказал он.
– Мне нужна проволока… – начала Ксанча и запнулась, потому что в ее голове уже созрел другой план.
Жрецы, конечно, догадывались, что сверкающие механизмы были ценной добычей, но не подозревали, что насекомые могут передвигаться. Ксанча поглядела в огромные глаза, отражающие свет чадящих фонарей. «Эти машины не из Фирексии, но вполне могут быть использованы против Фирексии, а для этого их нужно сохранить неповрежденными и не погибнуть самой».
– Крепкая проволока, – уточнила она, – и тряпье. И еще еда – что-нибудь не сильно пахнущее маслом.
– Тряпье? – смутился жрец. Только тритоны, гремлины и верховные жрецы облачали свои тела в одежду.
– Старую одежду или мягкую кожу… что-нибудь, чем я могла бы закрыть им глаза.
Главный жрец на секунду задумался, а затем произнес:
– Хорошо, мы найдем то, что ты просишь. Начинай, Орман-хузра.
Когда все покинули пещеру, Ксанча приступила к выполнению своего плана. Осмотрев уже выкопанных насекомых и сосчитав их, она выбралась из траншеи и окинула взглядом место раскопок. «Здесь могла бы поместиться целая армия».
Ксанча не знала, сколько длится день в этом мире, но ей казалось, что потребуется несколько месяцев, возможно даже год, чтобы приготовить всех этих воинов к сражению с Фирексией.
Осторожно приблизившись к золотой армии, она начала с тех механизмов, которые казались наиболее безопасными, на тот случай, если она допустит ошибку. Для начала Ксанча выяснила, на что они реагируют, а на что нет. Аккуратное прикосновение живой плоти оказалось опаснее, чем грубые удары механических землекопов. Орман-хузра предвидела проблемы, с которыми ее новоявленным воинам придется столкнуться в Фирексии, и не спешила.
Вскоре начался период затяжных дождей, и, когда грязевые потоки проникали в пещеру, все жрецы, гремлины и землеройные машины прятались снаружи в наспех сооруженном укрытии, а Ксанча оставалась одна изучать находки. Иногда дождь и холод заставляли жрецов отправляться назад в Фирексию.
Но грязь и вода угрожали и металлическим воинам Ксанчи. Ей приносили тряпье, и она укрывала им золотых насекомых. Чаще всего это была одежда какого-нибудь крестьянина, рваная, запачканная кровью. Та, что получше, откладывалась, остальное сжигалось.
Исследовав один небольшой механизм, Ксанча разобрала все его секретные устройства и теперь точно знала, что заставит ее воинов пробудиться, когда они прибудут в Фирексию. Оставалось только обмотать тряпьем и проволокой тела золотых насекомых и приказать механическим носильщикам сложить их у места транспортировки.
Ей даже не пришло в голову, что жрецы-исследователи, спасаясь от дождя, захватили с собой в Фирексию несколько найденных в пещере механизмов. Когда она поняла, что происходит, было уже слишком поздно.
Ксанча, как всегда, возилась с блестящими насекомыми на дне траншеи, когда среди землеройных машин появился главный жрец-исследователь.
– Орман-хузра, – произнес он тоном, свойственным только высокопоставленным фирексийцам, – тебе приказали сохранить эти ценные находки нетронутыми. Ты не повиновалась. Они были демонтированы раньше, чем причинили кому-либо ущерб. Ты будешь наказана.
Многоглазый жрец стоял между Ксанчей и входом в пещеру. Если бы она и захотела бежать, у нее не
