– Мишра, Мишра! – шептал Урза. – О если бы ты только мог видеть и слышать меня! Обрати свое сердце ко мне, и я открою тебе глаза на предательство!
Ксанча не сомневалась в гениальности Урзы Изобретателя, но опасалась за его рассудок всякий раз, когда он начинал разговаривать с механической фигуркой своего брата. Мироходец полагал, что каждый момент времени содержит в себе все предыдущие, и был уверен, что когда-нибудь научится не только воссоздавать прошлое, но и, проникая в него изменять события. Он сможет говорить с механическими миниатюрами, раскроет Мишре все тайны своего сердца, и младший брат ответит ему. В этом он был так же уверен, как в том, что солнце всходит на востоке.
Ксанча боялась этого дня. Опустив линзы, она попыталась отвлечь Урзу вопросом:
– Итак, твоя сторона?
Урза метнул на нее страшный взгляд.
– Моя сторона?! Я не участвовал ни в чем из того, что случилось в тот день! Я ничего не знал! Мне лгали! Они знали, что я никогда не соглашусь на предательство. Я мог бы остановить их и предупредить брата!
– Конечно. Но финал все равно остался бы прежним. – Ксанча попыталась сказать это как можно мягче. – Подкупив Ашнод, фирексийцы хотели уничтожить кадира, вождя, тебя и твоего брата. Ни один из вас не должен был остаться в живых.
– Да, – задыхаясь от ненависти проговорил Урза. – Ни кадир, ни вождь иотийцев не должны были выжить. Они хотели поймать меня, так же как они поймали моего брата. Мы должны были поговорить!
Он повернулся к столу.
– Я понял, брат! Я простил. Мужайся, Мишра! Я сделаю все, чтобы спасти тебя.
Ксанча вздрогнула. В ее копиях «Войн древних времен» были противоречия, но не там, где их видел Урза.
– Ты считаешь, что в тот день фирексийцы уже изменили тело и душу твоего брата?
Урза отпрянул от стола. Его глаза снова стали обыкновенными.
– Я узнаю это в следующий раз. Они подкупили его. Посмотри, как он разговаривает с Ашнод. Должно быть, они понимали: поговори мы с глазу на глаз, и я непременно почувствую в нем перемену… Я спас бы его, если, конечно, еще оставалось что спасать. – Он тяжело вздохнул и продолжал: – Они знали, что меня нельзя подкупить, Ксанча, потому что я обладал Камнем силы. Фирексийцы никогда не смогли бы меня победить. Будь проклят тот день, когда нас разлучили! Если бы не это, мы бы объединились и загнали их обратно в Койлос. Но они узнали о нашей силе раньше, чем мы сами стали догадываться о ней.
Они… У Урзы всегда все сводилось к ним, к фирексийцам. Вполне возможно, что они подкупили и Ашнод, и Мишру. Но она знала и то, что, пока Урза играет в своих механических солдатиков здесь, за этим столом, другие фирексийцы, вполне реальные, высаживаются на берег Доминарии.
– Все это уже не имеет никакого значения, – возразила Ксанча. – Мишра лежит в земле уже три тысячи лет! И теперь совершенно не важно, подвел его ты, предала его Ашнод или подкупили фирексийцы и произошло это все до «огненного рассвета» или после. Урза, ты воссоздаешь прошлое, которое теперь не имеет никакого значения.
– Не имеет значения?! По их милости мы с братом стали злейшими врагами! Нет, Ксанча, для меня это всегда будет иметь значение. Я должен узнать, что они сделали, как и когда! Ведь можно же было остановить их. – Он тяжело вздохнул. – Я не должен больше ошибаться.
Урза вновь пододвинулся к столу. Ксанче не нужны были линзы, чтобы разглядеть сверкающую фигурку Мишры.
– Нет, Мишра, я больше не совершу ошибки. Я понял смысл предостережения транов. Теперь меня никто не обманет, даже ты…
В те далекие времена, когда они вместе скитались по мирам, еще до того, как Урза вновь привел Ксанчу в Доминарию, она с большим пониманием относилась к его навязчивым идеям.
– Даже ты не в силах изменить прошлое! – Теперь, когда его безумие стало для нее очевидным, она осмелилась сказать это, не боясь, что он ударит ее за дерзость. – Ты так и будешь играть здесь в свои игрушки, в то время как фирексийцы крадут у тебя родину! Они вернулись. Я почувствовала их запах в Базерате и Морверне. Их жители воюют друг с другом, так же как когда-то Иотия воевала с фалладжи. И фирексийцы поддерживают обе стороны. Тебе не кажется, что где-то это уже было?
Под тяжелым взглядом его волшебных глаз она вдруг почувствовала, как в голове начинает пульсировать боль. Ксанча не обладала силой и тысячелетней мудростью Урзы, но и упрямства ей было не занимать.
– Почему мы здесь, если ты не собираешься выступить против Фирексии? – нарушила она звенящую тишину. – Ты мог бы играть в свои солдатики где угодно…
Урза глубоко вдохнул, опустив плечи, облизнул губы и сделал еще несколько обычных человеческих движений. Напряжение последних минут растаяло.
– Это не игрушки, Ксанча. Просто я не могу позволить себе повторять прошлые ошибки. Доминария не забыла и не простила меня. Я должен быть осторожен. Слишком многие погибли, и еще больше было разрушено именно потому, что я был слеп и глух. Я не увидел, что моего брата окружают враги, и не слышал его просьб о помощи…
– Ты не слышал его, потому что он не просил о помощи! И никогда не узнаешь, почему он так поступил. Что бы ты ни делал здесь, в этой комнате, на этом столе, ты не сможешь вернуть его! Теперь ты знаешь, что Ашнод пряталась за палаткой. Ты превратил ее в фирексийку, оправдав Мишру. Иотийцы хотели устроить засаду, фирексийцы тоже. Один ты ничего не знал! И потом, если они подкупили Ашнод еще до «огненного рассвета», то как ей удалось через тридцать лет передать Тавносу силекс? Или это тоже была часть заговора? Настоящий фирексинец не имеет совести, Урза. Он не может чувствовать раскаяния. И Мишра был таким.
– Неправда! Его обманули! Они подчинили себе его волю и извратили тело. Он уже не был человеком, когда я встретил его в Арготе.
