— Нет, — повторил он. — Нет — по той же самой причине, по которой мы похороним темпларов и вернем все их вещи в Урик. Лев узнает, что мы сделали с его посланцем, и он знает, где и как найти нас. И, кроме того, речь не идет о Квирайте или страже Квирайта. Это дело Какзима и Урика. Я видел своими глазами, как Казим делал Лаг, но я не вернулся в Урик, чтобы найти его, так как я думал, что поскольку Лаг он делать больше не может, он не сможет сделать ничего плохого. Я ошибся; он стал убивать своими руками. Хаману прав, пришло время вернуться в Урик. Мы уедем, как только канки и Матра отдохнут- Сейчас, — прервала его Матра. — Я не нуждаюсь в отдыхе.
И может быть действительно не нуждалась. Не было даже намека на усталось в ее странных глазах или и в руке, которой она схватила его запястье.
— Жукам надо отдохнуть, — сказал он и посмотрел ей прямо в глаза. — День после завтрашнего, или еще день после того.
Она освободила его руку.
— Я еду с тобой, — сказал Звайн.
— И я, — немедленно добавил Руари.
Акашия взглянула на каждого из них по очереди, выражение ее лица было совершенно невозможно прочитать. После паузы она сказала, — Ты не можешь. Ты не можешь бросить Квирайт. Мне нужно, чтобы ты был здесь, — и это удивило его даже больше, чем он мог себе вообразить.
— Поедем с нами, — быстро сказал он, надеясь на удачу. — Покончим с прошлым.
— Квирайт нуждается во мне. Квирайт нуждается в тебе. Квирайт нуждается в тебе, Павек.
Если Акашия сказала, что нуждается в нем, тогда можно было бы и передумать, но нет, только не с угрозой Хаману, висевшей над головой. Это, и еще знание, что Какзим опять собирается выпустить наружу ужас, которому нет слов. Он пошел было к двери, потом остановился и задал вопрос, который беспокоил его с первых же слов Матры.
— Сколько тебе лет, Матра? — он специально спросил это здесь, чтобы Акашия могла услышать ответ.
Она мигнула и, как показалось, немного растерялась. — Я новая, не старая. Кабры созрели только семь раз с тех пор, как я оказалась в Урике.
— А до Урика, сколько раз они созрели?
— До Урика не было ничего.
Как Павек и надеялся, глаза Акашии расширились, а лицо смягчилось.
— Семь лет? Экриссар…
Он оборвал ее:
— Экриссар мертв. Какзим. Вот единственная причина для возврашения обратно.
Павек вышел из хижины. Матра бросилась за ним, ребенок, который не выглядит как ребенок, и который действует и живет не как ребенок. Она обвила его руку своей, провела длинным ногтем по его запястью. Он недовольно высвободил руку.
— Не со мной, элеганта. Я не твой тип.
— И куда же я пойду, если не с тобой?
Это был очень хороший вопрос, на который у Павека не было ответа, пока он не заметил пару фермеров, выглядывших из распахнутой двери. Их хижина была приличных размеров, дети выросли и ушли. Он оставил Матру у них до утра, вот и ответ на вопрос. Была уже ночь, возвращаться в рощу Телами слишком поздно. Он прилег в уголке хижины для холостяков.
Завтра будет хуже, чем вчера. А ему нужно поспать, пока есть такая возможность.
Глава 6
Сколько тебе лет?
Голос, вопрос и лицо уродливого человека ворвались в блеклый ландшафт снов Матры.
Семь раз созрели кабры. Вьющаяся спираль с ней самой в центре и семь расширяющихся колец, удаляющихся от нее. Кольца отмечены соком, сладкими фруктами и другими событиями ее жизни. Семь лет — дней в них было больше, чем она могла сосчитать — и все, за исключением нескольких последних, она провела в желтых стенах Урика. Она даже не знала настоящую форму города, пока не оглянулась назад со спины спины огромного раскрашенного жука, который привез ее в это такое далекое от Урика место.
Матра не помнила другого горизонта, кроме крыш, вымощенных булыжником улиц и стен, на которых всегда находились стражники. Она знала, что мир больше Урика; сам по себе далекий горизонт не стал для нее сюрпризом, но она забыла, насколько все это выглядит пустым и открытым.
А что еще она забыла?
До Урика не было ничего.
Еще один голос. Ее собственный, голос, который она всегда хотела иметь, прозвучал в ее сне. Сказал ли он правду? Быть может она забыла все, что было до Урика, как она забыла, что простирается снаружи от него?
Повернись. Выйди за спираль. Найди дорогу. Что было до Урика? Вспомни, Матра. Вспомни…
Спираль жизни Матры замерцала и расплылась в ее сне-видении. Руки и ноги стали тяжелыми и непослушными. Она попыталась остаться там, где была и не обращать внимания на замечательный голос. Что случится, если она заснет пока видит сны? Проснется ли она в реальной жизни, или где-то там, между жизнью и сном? Между жизнью и сном…
Матра знала, что такое место есть. Она забыла о нем, как она забыла цвет и местность по другую сторону стен, окружавших Урик. Это было совсем другое место, за пределами отмеченной кабрами спирали.
Место перед Уриком.
Место, где все шевелится, где не тепло и не светло, где не жарко и не холодно. Место без дна или потолка, где не было ни направлений, ни вообще ничего, пока не появились голос и имя.
Матра.
Ее имя.
Идти, бежать, плыть, ползти и летать — она использовала все, чтобы добраться до своего имени. В самом конце ей пришлось сражаться, потому что место перед Уриком не хотело ее отпускать. Оно стало плотным, темным, льнуло к ее рукам, хватало ее за лодыжки. Но как только Матра опять услышала свое имя, она знала, теперь она его не упустит; она вырвется и будет свободной.
Там были руки, похожие на ее собственные, которые ожидали ее, когда она вырвалась на поверхность, сильные руки, которые вытащили ее из воды… Матра выхватила слово об окружавшей ее субстанции из своих самых ранних воспоминаний: местом до Урика была вода, а эти руки — руки ее создателей — подняли ее из глубокого колодца и поддерживали, пока она делала свои первые, еще неуверенные шаги. Ее память все еще не показывала ей лиц ее создателей, но она показывала Матре ее собственные руки, ноги, ее обнаженную, белую-белую плоть.
Сделана, не рождена. Призвана из воды уже взрослой, в точносто такой, которой она была и во сне и в жизни.
Матра.
Руки завернули ее в мягкую материю. Они прикрыли ее наготу. Они прикрыли ее лицо.
Кто это сделал? Первые слова, кроме ее имени, достигшие ушей. Что пошло не так? Кто отвечал за это? Кого мы накажем за все это — за ошибку, за недосмотр, за оплошность? Чья это ошибка?
Не моя. Не моя. Не моя!
Обвиняющие вопросы и страстные отрицания приникли через материю, в которую ее завернули, и благодаря которой она ничего не видела.
Сильные руки отдернулись. Безопасное, колеблющееся место уже утонуло в памяти. Это была настоящая сущность этого мира. Это была настоящая, бесконечная, неизменявшаяся сущность жизни Матры: она всегда была одна, в пустоте и темноте; она была ошибкой, недосмотром, оплошностью.
