однако на другой день Блафем — снова под воздействием некоего труднообъяснимого порыва — позвал ее в увитую одичалым виноградом беседку и, подперев седую голову тяжелыми, как у пахаря, руками, сам все рассказал.
Они с Найрамом побывали подле входа в пещеру — точнее, у черного лаза на вершине холма. Дальше углубиться не решились: для этого надо было спускаться во мглистый природный колодец, где брошенный камень пропадал без звука, а у них не было при себе ни веревок достаточной длины, ни железных костылей, ни запаса пищи и воды на случай, если заблудятся. Был лишь один-единственный смоляной факел из запасов Блафема, но, спущенный на бечеве, он не осветил даже преддверия Подземелья.
Найрам клятвенно обещал взять Блафема с собой, когда снарядит экспедицию в земные недра, и снова завел речь о женитьбе сына. И Блафем сдался. Сдался, когда услышал: «Только дай согласие, и эта пещера — твоя… Вместе со всем, что в ней сейчас таится».
— Эта пещера, — хрипло произнес он, — будет свадебным подарком нашим детям.
— Быть посему! — торжественно возгласил Найрам. — А теперь извини, дорогой сосед, но я спешу домой. Велю готовить свадьбу, пока ты не передумал.
В незапамятные времена, когда в муках и корчах рождались эти горы, из черных недр бежала по трещинам раскаленная кровь земли. Лава изливалась на поверхность и жгла, душила газами все живое, но большей частью безобидно застывала в толщах соленосной глины и известняка. Снова и снова дрожали горы, их крошила, сминала, опрокидывала безжалостная и неодолимая мощь планеты; со временем она выталкивала на поверхность пласты застывшей в трещинах магмы, и там за них брались солнце, ветер, влага и корни растений. Но этот камень разрушался гораздо медленней, чем другие горные породы этих мест.
Один из таких темно-серых пластов прикрывал крутые бока холма — точь-в-точь как панцирь воина. Он отвесно поднимался на несколько десятков локтей, а выше, меж иззубренной кромкой и шапкой дерна, виднелись желто-синие напластования известняка и глины. Затекая под каменный «панцирь», дождевая вода из века в век растворяла соль и вымывала частицы глины; мало-помалу в макушке холма образовалась опрокинутая воронка, а под ней — целая гроздь карстовых пещер.
Коней пришлось оставить у подножия, но восхождение не отняло много времени и сил. Далион был сама предупредительность: то, взобравшись на уступ, протянет молодой жене руку, то отведет от ее лица колючую терновую ветку, то остановит ее тревожным взмахом кисти и носком сапога отшвырнет с пути скорпиона или просто какого-нибудь паука, опасного только с виду. Камасита рассмеялась, когда он схватил ее в объятия при виде змеи — самого что ни на есть безобидного полоза. «За меня испугался», — с нежностью подумала она, лаская дыханием порозовевшую щеку мужа.
С вершины холма они посмотрели назад. Каменная усадьба Найрама была видна как на ладони, Камасита различала даже крашеные известью клети. А отцовский дом прятался на западе за отрогом лесистой горы — самой высокой в округе. Она поглядела по сторонам. Скалы, перелески, пастбища, буераки, нивы. В этих горах прошла вся ее жизнь. А вон там, за горизонтом, — Шадизар, город, о котором ходит дурная слава. Говорят, там полным-полно воров и разбойников, а женщины — подумать только! — продают себя за деньги. Да еще и кичатся этим! Другое дело — провинции Заморы. Здесь бытуют совсем иные нравы. Преступников вешают или сажают на кол, а продажных женщин бреют наголо, а то и бьют плетьми, и непременно изгоняют.
— Гости уже собрались, — сказал Далион, указывая подбородком на отцовский дом. — Только заглянем в пещеру, и сразу назад, ладно? А то рассердятся, если опоздаем.
Камасита снова рассмеялась. Она-то знала, почему супруг боится опоздать к началу свадебного пира. Чем скорее молодые сядут за стол, тем раньше гости отпустят их в опочивальню…
— Сам виноват, глупенький, — ласково упрекнула она. — Это ведь ты предложил верховую прогулку.
— Но уж признайся, милая: тебе не терпится хоть одним глазком взглянуть на кота в мешке. Тем более что это теперь наш котик.
— Будем надеяться, мех у него пышный и золотой…
— …и длинные обсидиановые когти…
— …и зубки алмазной крепости…
— …и если уж на то пошло, мой любимый драгоценный камень — кошачий глаз, — заявил Далион.
— Фу! — Камасита с притворным негодованием сдвинула брови. — Разве можно быть таким жестоким?
— Конечно, нельзя, — беспечно ответил Далион. — Будем считать кота оправой, пусть остается при глазах. Если легенды правдивы, нам хватит его вылинявшей шерсти, чтобы безбедно дожить до конца дней.
Едва заметной тропкой они обогнули базальтовый валун, торчащий из дерна точно гнилой зуб из челюсти гигантского зверя, — под ним чернело круглое, в два обхвата, отверстие, а рядом лежала широкая ребристая плита серого сланца. Еще неделю назад плита надежно скрывала лаз от людских взоров; ее собственноручно отвалил Найрам и долго потом ругался — он десятки раз бывал на этом холме, изучил каждую его пядь, но так и не сподобился найти пещеру, пока не завладел картой.
— Тут уже все готово. — Далион подошел к груде вещей, прикрытых рогожей и шкурами. Камасита увидела аккуратно уложенное снаряжение: прочные ременные и волосяные веревки, десятки пропитанных смолой тростниковых факелов, связки кованых четырехгранных гвоздей с отверстиями в расплющенных и загнутых под прямым углом концах. — Осталось только запастись водой и пищей, и можно смело спускаться. Вот проводим гостей…
Он взял бухту веревки, прикинул в уме ее длину и удовлетворенно кивнул. Достал из груды снаряжения тяжелый молоток, выдернул железный крюк из связки, нашел на валуне подходящую трещину. Примерился. Ударил. Камень и сталь отозвались глухим звоном. В лаз посыпались базальтовые крошки.
— Милый, — встревоженно сказала Камасита, — надеюсь, ты не собираешься спускаться?
Далион поднял на нее удивленный взгляд.
— Я имею в виду, сейчас, — уточнила Камасита.
Он улыбнулся.
— Ну что ты, владычица моих чаяний! Я жду не дождусь, когда мы вернемся к свадебному столу. Мы с моим и твоим отцом придем сюда дня через два; сначала отправим вниз слуг, а когда они разведают путь, спустимся сами. — Говоря это, он продевал в отверстие крюка бронзовое кольцо толщиной в мизинец. — Вот только сброшу веревку, и пойдем.
Налетел прохладный ветер, Камасита зябко передернула плечами.
— Но зачем сбрасывать веревку именно сейчас? В глазах юноши мелькнуло недоумение.
— То есть? — Он улыбнулся. — А, да просто так. Пускай повисит. Меньше будет возни, когда придем. — Он продел конец веревки в кольцо, завязал прочный узел.
— Но, милый, — поинтересовалась Камасита, непонимающе глядя на него, — почему ты решил, что веревка достанет до дна?
Далион посмотрел в черноту и пожал плечами.
— По-моему, достанет. Она длинная. Впрочем, можно взять еще одну…
Он подошел к груде снаряжения, выбрал точно такую же веревку, повернулся к девушке и медленно просунул руку в бухту, а затем перекинул через голову.
— Что ты хочешь делать, дорогой? — опешила Камасита.
— Как что? Нам пора возвращаться. — Он взял два факела с бронзовыми рукоятками, сунул за ремень.
Не веря своим глазам, Камасита смотрела, как деготь впитывается в дорогой белоснежный шелк его туники. Далион ссыпал за пазуху несколько крючьев, улыбнулся жене, поднял кожаный мешочек с трутом и огнивом и быстро привязал к поясу.
— Ты не замерзла, любимая?
Камасита снова передернула плечами, но на сей раз не ветер был тому причиной. Далион шагнул к
