Китая, очевидно, было не тем, что понравилось бы вашингтонским стратегам. Если бы США скупили это «ноу-хау», это бы значительно обесценило московские геополитические карты.
Российская наука о нефти имела кое-что, чего нет на Западе. Во времена Холодной войны Россия, тогда еще Советский Союз, была вынуждена замкнуться в себе, чтобы достичь энергетической самообеспеченности. В начале 1950-х Сталин приказал ученым советской Академии наук найти способ сделать СССР независимым от Запада в плане энергии, особенно, от нефтяных поставок.
В 1951 году профессор советской Академии Николай Кудрявцев впервые представил теорию, которая шла вразрез со всеми предыдущими. В отличие от западных геофизиков и нефтяных геологоразведчиков он утверждал, что нефть не является продуктом биологического происхождения и произошла не из останков динозавров. На самом деле она представляет собой «первичный материал из глубин, который транспортируется под высоким давлением с помощью «холодных» процессов извержения в земной коре».
В 1956 году профессор Владимир Борисович Порфирьев, геолог, академик АН УССР, лауреат Государственной премии УССР, заявил в Москве на конференции по вопросам нефтяной геологии, что «подавляющее преобладание геологических данных приводит к выводу, что сырая нефть и природный сопутствующий газ не имеют внутренней связи с биологическим веществом, родившимся вблизи поверхности Земли. Они являются первичными материалами из глубин, которые выталкиваются под высоким давлением». Именно этот радикально отличавшийся русский и украинский научный подход к разведке нефти позволил СССР разведать огромные газовые и нефтяные поля в регионах, ранее считавшихся бесперспективными в этом отношении, согласно западным геологоразведочным теориям. Новая нефтяная теория была применена сразу после распада СССР в начале 90-х годов при бурении геологоразведочных скважин в поисках нефти и газа в регионе, который более сорока пяти лет считался геологическим пустырем — в Днепро-Донецком бассейне между Россией и Украиной. Следуя абиотической или неископаемой теории глубинного происхождения нефти, российские и украинские нефтяные геофизики и химики приступили к подробному анализу тектонической истории и геологической структуры кристаллического фундамента Днепро-Донецкого бассейна. После тектонического и глубинного структурного анализа области они провели геофизические и геохимические исследования. В общей сложности была пробурена шестьдесят одна скважина, из которых тридцать семь оказались коммерчески продуктивны — очень впечатляющий геологоразведочный успех, почти шестьдесят процентов. Размер обнаруженного месторождения сравним с месторождением на Северном Склоне на Аляске. И напротив, бурение скважин в США приносило удачу лишь в одном случае из десяти. Девять из десяти скважин, как правило, были «сухими».
Этот опыт поисков нефти и газа российской геофизики был в течение Холодной войны плотно укрыт обычной советской завесой государственной тайны и остался в значительной степени неизвестным западным геофизикам, которых продолжали обучать теории ископаемого происхождения и, следовательно, серьезным физическим ограничениям количества нефти. Уже после иракской войны 2003 года до некоторых стратегов в Пентагоне и около него стало медленно доходить, что российские геофизики могут кое-что, что имеет глубокое стратегическое значение.
Если Россия имеет научные ноу-хау, которых нет у западной геологии, то Россия держит в руках стратегический козырь потрясающего геополитического значения. Не удивительно, что Вашингтон пойдет на возведение «стальной стены» — сети военных баз и щита ПРО вокруг России, лишь бы отрезать ее трубопроводы и порты от Западной Европы, Китая и остальной Евразии. Возрождается страшнейший кошмар Халфорда Макиндера — сотрудничество и сближение взаимных интересов крупных государств Евразии, рожденные необходимостью и потребностью в нефти для стимулирования экономического развития. По иронии судьбы именно вопиющее американское разграбление огромного нефтяного богатства Ирака и, возможно, Ирана, стало катализатором более тесного сотрудничества между евразийскими традиционными врагами — Китаем и Россией, а так же растущего понимания в Западной Европе, что ее возможности тоже ограничены.
Пока Буш готовился к обеспечению своей победы на повторных выборах, стала видна определенная схема в военной и энергетической политике США. Вывод был очевиден. Внешняя и военная политика США теперь определялась одной целью — контролем над каждым крупным существующим или просто потенциальным месторождением нефти и над путями ее транзита во всем мире. Такой контроль был бы беспрецедентным. Единственная супердержава Соединенные Штаты имела бы власть решать: кто получает энергоносители, какое количество и по какой цене. Такая власть предоставила бы невообразимые возможности накануне кризиса нехватки нефти, который мог бы привести к катастрофическим последствиям для мировой экономики и социальной стабильности. Все выглядело так, что Вашингтон ввязался в войну того типа, который один из критиков называл ресурсными войнами.
Перед лицом неожиданной и неизбежной глобальной нехватки энергоносителей в таких регионах, как Китай и Индия, США как единственная в мире военная супердержава имела бы возможность диктовать свои условия экономического развития всему миру. Она обладала бы беспрецедентной властью позволять или запрещать доступ к самому экономически важному виду сырья — нефти. Чтобы суметь взять под контроль надвигающийся ресурсный кризис, Вашингтон должен был начать действовать задолго до того, как мир осознал, каковы ставки в этой игре. Дезинформация и обман должны были сыграть ключевую роль. В политике администрации Буша их хватало с избытком.
На Парижской конференции, посвященной пику нефтедобычи, в мае 2003 года выступил автор работ по ресурсным войнам Майкл Клэр. Он процитировал мало замеченное высказывание министра энергетики Буша Спенсера Абрахама на проходившем в марте 2001 года Национальном саммите по энергетике. Министр предупреждал: «В течение следующих двух десятилетий Америку ждет кризис нехватки энергоносителей. Неспособность ответить на этот вызов будет угрожать экономическому благополучию нашей страны, ослабит государственную безопасность и в буквальном смысле изменит наш образ жизни».
Ссылаясь на отчет по энергетике Чейни от 2001 года, Клэр отмечал: «Общей акцент ставится на устранение препятствий (будь то политические, экономические, юридические или логистические), которые бы помешали увеличению поставок зарубежной нефти в Соединенные Штаты». Он добавил, что «… энергетический план Чейни будет также иметь значительные последствия для политики США в сфере безопасности, а также в области размещения и использования вооруженных сил США».
В самом деле, такая перспектива внезапного ограничения объемов добычи нефти и газа, которое, возможно, случится к концу десятилетия, т. е. через пять-семь лет, могла бы объяснить одержимость идеей войны в Вашингтоне. Это же могло бы объяснить и то, почему такое уважаемое издание, как «Нью-Йорк Таймс», в январе 2003 года опубликовало большую статью Михаила Игнатьева, в которой он, описывая внешнюю политику Америки, призывал к строительству империи — вещь, ранее немыслимая для этой традиционно либеральной газеты.
Шаг за шагом в течение правления администрации Буша Соединенным Штатам удалось распространить свое военное присутствие в ранее невозможные уголки земного шара. Крах советской экономики создал возможности для расширения подконтрольного Вашингтону НАТО к самой двери России, прямо в «сердце мира», по выражению Бжезинского.
Говоря об осознанной связи между энергетической политикой Буша и его военной стратегией, Клэр отмечал: «…нельзя отрицать того, что главным приоритетом президента Буша стало усиление возможностей Америки по развертыванию военной мощи. При этом он следовал энергетической стратегии, влекущей за собой усиленную зависимость от поставок нефти из кризисных регионов с незатухающими конфликтами… С одной стороны, целью этой стратегии было взятие под контроль все больших объемов нефти, а с другой стороны, целью было усиление возможностей Америки вести боевые действия на этих самых территориях». В заключение Клер писал: «Эти цели слились в единую, целостную структуру, которая стала руководящим планом для американского мирового доминирования в XXI веке».
Благодаря иракской войне военные базы США были развернуты на территории ранее находившихся в сфере влияния СССР Узбекистана и Кыргызстана, а также в Афганистане. Военная дислокация в Афганистане позволяла войскам США контролировать большую часть южной Азии. Пакистан зависел от военного давления США. Теперь вся территория Персидского залива стала военным протекторатом
