голова разболелась… Неудачи, как правило, идут сериями — ты заметил?
— Так, значит, теперь ты без запасного?
— Не беспокойся, все уже в порядке. Отдал колесо и резину в авторемонтную мастерскую. Хозяин знакомый, не пожалеет для меня воскресного утра.
— Тракл? — почему-то решил я.
— Какой Тракл?
— Иозеф. Брат Макси.
— А-а… Нет, совсем другой. У меня тут уйма приятелей — носились когда-то в одной стае по улицам.
Вальтер взялся за кофейник, налил себе полную чашку кофе.
— Разреши за тобой поухаживать, Инга.
— Нет, спасибо, я сама. Не люблю слишком горячий. Пусть остынет.
— Ну смотри… А как ты с ним встретился, с Траклом?
— Он приходил к нам сюда от имени бургомистра.
— Ты смотри! Пошел Тракл в гору. Уже ему доверяют представительство! — И поинтересовался, заранее улыбаясь: — Поносил, наверное, меня без удержу?
— Не то чтобы поносил — покритиковал.
— Ох-хо-хох, эти наши тирольцы! Слова доброго не скажут о своем земляке! И чем, интересно, я ему не угодил?.. Впрочем, заранее могу сказать. Он считает меня левым уклонистом, не так ли?
— Скорее уж правым.
Вальтер расхохотался, да так громко, что люди за соседними столиками удивленно повернули к нам головы.
— Серьезно?.. Ярлыки со всех сторон, успевай только поворачиваться. То ты левый, то ты правый, то центрист, то мазохист!.. Боже мой, сколько вреда принесли нашему общему делу такие, как этот Тракл и его бешеная сестричка. О, да ты ведь тоже страдал от ее укусов!
Это было так несправедливо по отношению к Макси, что я не мог за нее не вступиться.
— Ты преувеличиваешь, Вальтер. У Макси были, конечно, свои недостатки. Но она прекрасный товарищ. Искренний, преданный, кристально честный!
— Да, денег она чужих не возьмет. Но разворошить добрых друзей, как муравьиную кучу, навязать спор, дискуссию, стравить людей друг с другом — без этого твоя кристально честная Максимилиана просто не могла жить.
— Перестань, Вальтер, ты не прав!
— Ладно, ладно, не буду… В каких же конкретных грехах обвинил меня Тракл?
— Ругал какую-то твою теоретическую статью.
— Так я и думал! — Вальтер недовольно сморщил нос. — Делает по их семейной традиции из мухи слона.
— Но муха-то была?
— Не муха — блошка микроскопическая. Да и была ли?.. Уговорили написать статью для одного популярного ежемесячника. Ну, как обычно: чуть-чуть истории, чуть-чуть идеологии, чуть-чуть сахарной водицы… Не надо было, наверное, соглашаться, что правда, то правда. Идеология, ты знаешь, — это не моя сфера.
— И все-таки согласился?
— Очень хорошие условия. Да и престижно — попробуй удержись от соблазна!.. И ничего там особенного не было, уж поверь ты мне на слово! Вот только с Траклом не согласовано, каюсь. Далеко было к нему бегать.
Мне показалось, что Вальтер, придавая разговору шутливый оттенок, все же чувствовал себя смущенным, даже виноватым, и я продолжал напирать:
— «Каждой стране свой марксизм»?
— Остановись, человек! — Вальтер предостерегающе поднял руку. — Ты ведь не читал статьи, как нам с тобой толковать? Вернемся в Вену, покажу, тогда и схватимся.
Он был прав.
— Хорошо, согласен, отложим до Вены!
— Ну и подкрутил же тебя этот Тракл! — Вальтер покачал головой. — У него, как и у нашей всемирно известной Макси, особый дар: во всем разглядеть политику. В спорте, в дамской моде, в пережаренном шницеле по-венски…
Инга, которая все время молча прислушивалась к нашему разговору, решила почему-то, что настал ее черед высказаться:
— Конечно, шницель — это никакая не политика, даже пережаренный…
Я едва удержался, чтобы ее не оборвать. Вот уж, что называется, не ко времени!
Зато Вальтер просиял.
— Браво, детка! — Он даже зааплодировал. — Наконец-то она за меня!
— И модная юбка трубой тоже, пожалуй, к политике прямого отношения не имеет…
— Вот видишь! — Вальтер смотрел на меня с торжеством. — А ведь твоя дочь не так-то часто берет мою сторону, согласись!
Он поторопился. Инга, оказывается, сказала не все:
— Дайте же мне договорить, дядя Вальтер!
— Пардон! — он склонил голову с шутливой покорностью.
— Ну вот когда нет денег, чтобы купить себе шницель или юбку, тогда это уже перерастает в политику. Согласны?
Вальтер во все глаза воззрился на мою дочь. Я тоже. Да, ничего не скажешь, удивлять она великий мастер.
— И со спортом точно так же, — продолжала Инга, начисто игнорируя наши изумленные взгляды, и теперь я решительно ничего не имел против ее невыносимо назидательного тона, который обычно ударял по моим нервам, как визг трамвая на крутых виражах. — Вот вчера, когда мы были на Берг-Изеле, товарищ Тракл сказал, что по-настоящему в Инсбруке узнали Советский Союз только после победы нашей команды на Олимпийских играх.
Вальтер сразу увял.
— Вот это и называется — ножом в спину! — вздохнув, упрекнул он Ингу. — А тебе, товарищ профессор, я выражаю свое глубочайшее сочувствие. Твоя дочь — прелестнейшее существо. Но только — извини меня, детка! — в небольших дозах. В очень небольших… А теперь… Показать вам город? Или не надо? — с ехидцей покосился он на Ингу…
Инсбрук во многих отношениях очень похож на Зальцбург, разве только чуть поменьше. Такой же компактный, набитый туристами центр, с узенькими кривыми средневековыми улочками. Такая же стремительная река, рассекающая город на две части. Такое же множество церквей…
Главное различие определяли горы. Со всех сторон город тесно обступали могучие скалистые гряды. Временами они казались светлыми, почти прозрачными. Временами, когда скрывалось солнце, мрачнели и угрожающе придвигались, вызывая тревожные мысли о лавинах и обвалах. Иногда они вообще исчезали, растворяясь в наплывавших облаках. Но, даже незримые, горы не давали забыть о себе. Город как бы находился у них в вечном плену, и ветры, их посланцы, свободно разгуливали по его улицам.
Вероятно, жители Инсбрука совсем по-другому относились к привычным с детства каменным великанам. Иначе они не стали бы награждать их ласкательными именами и посвящать им стихи. Но на меня, жителя равнин, горы действовали угнетающе. Я чувствовал себя микроскопически маленьким, подавленным, ничтожным, мне хотелось поскорее вырваться из осажденного каменными великанами города на милый моему сердцу ровный зеленый простор.
С точки зрения Инги Вальтер был, вероятно, никудышным гидом. Он только вел нас по улицам, подводя к различным зданиям, называя их и коротко комментируя:
— Городская сторожевая башня. Очень старая. Гораздо старше меня и твоего отца, вместе
