спрашиваю на немецком, обращаясь к Медьяши, он переводит на венгерский. Патер Керкаи медленно, осторожно, обсасывая каждое слово, хотя речь шла о самых обыденных вещах, складывает в куриную попку пухленький ротик и выдает несколько коротких венгерских фраз. Медьяши переводит.
А я ведь не прогадал со своей тактикой! Мое «незнание» венгерского языка довольно быстро стало давать результаты.
— Он спрашивает, работаем ли мы еще с кем-нибудь, кроме учеников гимназии?
Патер Керкаи морщит лоб:
— Нет. Иногда только по вечерам в клуб заходят всякие случайные люди. Просто с улицы. Мы даже не знаем, кто такие. Залетят на огонек и тут же улетят.
— Может, сказать ему о рабочих с Чепеля?
— Переводите только то, что я говорю, — и ангельски улыбается.
Ага! Значит, не следует мне знать о рабочих.
А потом пошел у нас хороший такой нейтральный доверительный разговор об архитектурных памятниках, уничтоженных в боях, о тяжело восстанавливающейся из руин промышленности.
И в завершение:
— Как интересно было познакомиться с таким интеллигентным молодым русским офицером!
А когда я выдал насчет приготовленного для них подарка — нескольких сотнях брошюр на венгерском языке о жизни советской молодежи, восторгам вообще не было конца:
— Это нам так поможет!
Про рулон бумаги я решил пока умолчать.
Оба они, улыбаясь и часто кланяясь, как китайские болванчики, проводили меня до самого выхода на улицу, Патер Керкаи, ослепительно улыбаясь, сказал на прощанье:
— Надеюсь, мы будем часто иметь честь видеть нашего гостя. Переведите, Медьяши.
Медьяши переводит слово в слово.
— Очень часто, — простодушно заверил я.
— Нам так приятно, так приятно!
Уж чего они наверняка не ждали, так это моего появления в тот же вечер в клубе КАЛОТа, Улыбчивый патер, правда, отсутствовал. Но редкой красоты зубы Медьяши весь вечер сияли рядом со мной. Он знакомил меня с любым по моему выбору и добросовестно переводил. Один лишь раз Медьяши отступил от программы и, глядя на меня большими честными глазами, сказал по- венгерски выбранному мною собеседнику, значительно постарше мальчиков и девочек, которые занимались кто чем — пинг-понгом, шитьем, веселой болтовней в дружеском кружке:
— Полное внимание: советский офицер! — и продолжал по- немецки: — Я ему сказал: вы наш почетный гость. А это адвокат Керекеш. Наша молодежь иногда получает у него консультации по своим специфическим вопросам.
— Как заработать без подготовки единицу[4] на экзамене?
Керекеш сдержанно рассмеялся. Выправка у него была хоть куда.
— Это они и без консультации умеют, — сказал на чистом немецком и добавил серьезно: — Я консультирую молодых рабочих по вопросам трудового законодательства. Столько новшеств, сам едва успеваю быть в курсе.
Медьяши, не забывая показывать зубы, нервно засучил ногами.
«Почему они так не хотят, чтобы я знал про рабочих? Ведь Венгрия католическая страна, и почему такая организация, как КАЛОТ, не имеет права уделять внимание также и рабочим-католикам?» .
На другой день наша милая секретарша Зоя довольно долго продержала меня утром у двери подполковника Гуркина. Раньше такого не случалось.
Наконец от него вышел какой-то полковник и я, уже порядком перенервничавший, был допущен.
— Доброе утро, — Гуркин, как всегда, вежливо поднялся с кресла, пожал руку. — Садитесь, рассказывайте.
Рассказ мой был короток: хитрят и скрывают. Особенно насчет своих связей с рабочей молодежью.
Я изложил наши беседы почти дословно. Гуркин непривычно долго молчал, покачиваясь на задних ножках кресла.
— Вот только что от меня вышел работник СМЕРШа. Вчера поздно вечером на Керенде[5] опять убили двух наших офицеров. Снайперы с крыши. Одного удалось свалить автоматными очередями. Но ни документов, ни характерных деталей в одежде, вообще ничего примечательного. Полковник приходил посоветоваться. У них косвенные данные насчет КАЛОТа. Косвенные, — подчеркнул он.
— Не знаю, как насчет убийств. Но что-то у них не в порядке.
— Придется снова к ним. Возьмите мою машину, отвезите брошюры. А вечером опять в клуб.
И вновь ослепительные улыбки, и вновь крепкие дружеские рукопожатия. И сам патер Керкаи в клубе. Оказывается, вчера он отсутствовал по причине затяжного богослужения в церкви,
И так почти две недели. Я даже три или четыре раза заходил по приглашению Медьяши на чашечку кофе к нему домой и столько же раз приглашал его к себе.
Я не скрывал, где живу, он знал, где наше учреждение.
Патер Керкаи с извиняющейся улыбкой все время ссылался на сильную занятость пасторскими делами,
А убийства офицеров в Будапеште продолжались. Иногда на Керенде. Иногда на окраинах. Чаще всего злобно, хитро, с предварительной слежкой, с заранее обдуманными путями отхода.
И вот настает день, когда подполковник Гуркин говорит мне:
— Все, старший лейтенант! Вы свое дело сделали. Спасибо. И бегите в свои прогрессивные организации. А то оттуда уже звонки. И тот рулон бумаги отдайте им, так сказать, в качестве материальной компенсации за ваше столь долгое отсутствие.
— А с КАЛОТом что?
— Готовим документы в Контрольную комиссию об его роспуске, Конечно, англичане и американцы будут вякать — не их же убивают. Но доводов и доказательств хватает, Судить будем только тех, кто пойман на месте, а организацию просто запретим. Недели через две-три, пока пройдет через бюрократическую мельницу. А вы больше там не показывайтесь. Если встретитесь на улице — лучшие друзья! И улыбки, и приглашения на чашку кофе. Запрещение исходит не от нас. Это дело других инстанций.
— Так и говорить?
— Так и говорите. А что, разве неправда?
Проходит еще два или три дня, и меня вызывают в советское посольство. К самому послу с замечательной фамилией Пушкин. Он мне нравится, этот человек на большой должности — и приветлив, и обходителен, и мил. А еще больше мне нравится его жена. Пятеро детей — и
