благополучие, приобрел там красовавшийся в изящной коробочке обвороживший его «паркер». А в отделении выявились некоторые мелкие неполадки: слегка подтекал держатель пера, да и само «золотое» перо царапало бумагу.
Мы-то знали, что как раз в районе вокзалов сосредоточены самые сомнительные торговые предприятия всего Будапешта и покупать там ничего нельзя.
Гуркин позвал к себе... Андреаса и попросил его проверить авторучку нашего только что появившегося московского гостя. Андреасу хватило одного только взгляда, чтобы определить: товарищу из ЦК всучили не только низкого качества подделку под американский «паркер», но к тому же еще явный брак.
— Господин подполковник, скажите, пожалуйста, гостю, чтобы он ни в коем случае не носил эту штуку в кармане, если не хочет лишиться костюма. Чернила вот-вот потекут из нее синей струйкой и перепачкают все, вплоть до нижнего белья.
— А что можно предпринять, Андреас? Сами видите, человек этот не из состоятельных, в магазине его обобрали до нитки, выудив все наличные деньги под предлогом большой уступки в цене.
— Если доверите, я этим охотно займусь,
Вначале Андреас с великим трудом выпытал у приезжего, в каком привокзальном магазине приобретена столь ценная вещь. А потом сделал несколько телефонных звонков, объясняясь с собеседником с непривычной для него жесткостью.
Затем переоделся в свой цивильный костюм, надел котелок, прихватил тросточку и вместе с расстроенным работником ЦК, сообразившим теперь, какую он совершил глупость, поехал на привокзальную площадь — от нас до Восточного вокзала на трамвае было всего ничего.
Я с ними не поехал, хотя Гуркин считал, что мой венгерский в сочетании с офицерской формой мог бы здесь пригодиться. Но Андреас попросил разрешения действовать в одиночку и прихватил с собой только пострадавшего, который, как я понимал, был ему больше нужен для антуража и психологического давления на алчных деятелей прилавка.
Уже через полчаса они оба вернулись, и по сияющему лицу командированного было ясно, что дело выгорело. Работник ЦК получил не только новую ручку, правда, не «паркер» — таких сокровищ в привокзальном магазине не водилось, но тоже вполне приличную, и обратно все свои деньги до последнего пенго «за причиненное беспокойство».
Когда я спросил Троппауэра, как это ему удалось, он, загадочно улыбаясь, произнес:
— Извините, секрет фирмы. Когда-нибудь сами поймете.
И я понял это очень скоро.
Нам с Зоей дали первый за все военное и послевоенное время отпуск. Мы собрались в Москву. Была поздняя весна. Я полагал надеть свой единственный штатский костюм, в котором женился, но вот обуви подходящей не было. И я, самоуверенно полагаясь на свой богатый заграничный опыт, направился в солидный фирменный магазин на торговой улице Будапешта Ваци и приобрел там по совету услужливого продавца модерновые черные туфли с витиеватыми вытачками на верхах и толстенными, в два пальца, подошвами, больше похожими на танки-недомерки. Их потом так и стали называть: танкетки.
— Да им, верно, двадцать лет износу не будет! — произнесла Зоя, мельком взглянув на эти шедевры сапожных дел мастеров, чем даже слегка обидела меня. Я ожидал, что восторгам по поводу моего приобретения не будет конца.
На второй день нашего приезда в Москву на одной из танкеток лопнул тоненький слой кожи на подошве и изнутри полезли аккуратно спрессованные листы газет сравнительно недавних будапештских выпусков. К концу дня устаревшие газетные новости полезли и из нутра другой танкетки.
Пришлось переобуваться в сапоги и в таком виде расхаживать по московским родичам и знакомым: галстук, белая сорочка, приличный синий костюм в полоску и поношенные армейские бахилы.
Вернувшись в Будапешт, я первым долгом потащил в каморку Андреаса под холлом подбитые танкетки. Он молча покачал головой, сразу смекнув, в чем дело. Затем позвонил в магазин, где туфли были куплены, и от имени юрисконсульта советской комендатуры Будапешта (такой должности там и в помине не было) наорал на управляющего, обвинив его лично в злостном саботаже против военнослужащих Красной Армии, за что он в полной мере ответит по законам оккупационного времени. Затем потребовал передать владельцу фирмы, что его филиал по улице Ваци будет, по всей вероятности, закрыт в ближайшие же дни, и приказал срочно готовить опись наличествующих на данный момент товаров на складе.
— Впрочем, — сказал он напоследок в трубку, — сейчас к вам приедет наш представитель с пострадавшим. Ждите!
Снял белесую латаную гимнастерку, аккуратно повесил ее на плечики, облачился в свой впечатляющий костюм и убедил меня выпросить у Гуркина нашу знаменитую «шкоду люксус супериор», бывшую собственность румынского короля Михая. И еще убедил меня не вмешиваться в его разговор с управляющим и не подавать вида, что понимаю венгерский. Я должен только грозно хмурить брови и недобро щуриться.
У магазина нашу «шкоду люксус супериор» уже поджидали трое продавцов. Двое из них ринулись открывать дверцы машины, третий рванул в магазин, видимо доложить управляющему.
Тот, часто кланяясь, встретил нас у входа в торговое помещение и повел в свой кабинет, приказав по пути секретарше, как это заведено в Венгрии, сварить для каждого из нас по чашечке свежего кофе-эспрессо,
Затем, горестно вздыхая и покачивая головой, осмотрел танкетки с протухшими газетными новостями, небрежно, без слов кинутыми на его стол Андреасом, и велел тотчас же найти некоего Шандора, которому, по всей вероятности, предстояло сыграть в спектакле незавидную роль козла отпущения.
Андреас между тем известил коротко и деловито, что является помощником известного в Венгрии присяжного поверенного Тивадара Даноша, которому поручено вести дело по жалобе советского капитана, и он намерен выполнить свои обязанности со всей ответственностью.
Управляющий потел, непрерывно вытирал лысину мокрым платком и твердил, как заведенный:
— Решительно не понимаю, как такое могло случиться! Решительно не понимаю... Репутация фирмы... Решительно не понимаю...
Пока, наконец, в кабинет не влетел, будто втолкнутый ногой из коридора, искомый Шандор и ляпнул с ходу, вероятно ни о чем не предупрежденный и уверенный, что прибывшие из советской комендатуры ни бельмеса не смыслят в венгерском:
— Господин управляющий, из слов офицера, покупавшего обувь, я уловил, что он уезжает в Москву и, как вы велели поступать в подобных случаях, выбрал ему подходящую пару из контейнера для невозвращающихся...
— Вы уволены! — не дав ему договорить, завизжал управляющий не столько от гнева, сколько от чувства неловкости: позорящая солидное предприятие деталь так некстати высунулась наружу. — Вы уволены! В обеденный перерыв получите расчет, а завтра на работу больше не выходите... Этот безмозглый болван все перепутал, уважаемый господин присяжный поверенный. Контейнер с браком подготовлен нами, разумеется, не для продажи, а для отправки обратно на фабрику...
Словом, башмачное дело было улажено буквально в несколько минут, и я получил вместо бракованной пары такие туфли, которые живы еще до сих пор, но только находятся, конечно, уже не в доме, а на садовом участке, где надеваются всеми членами семьи для
