— Он еще сказал: «Только очень жди».
— А что тебе остается?
Я снова стал складывать пачки в осточертевший чемоданчик и двинулся с ним по редакционным кабинетам за сочувствием.
А Лазак тут же умчался на своем серо-черном «австро- фиате».
В редакции все уже знали. Наверное, Люся разнесла. К кому ни зайду — со всех сторон наплывают теплые волны участия. А мне худо. Вот сделал доброе дело, а теперь доказывай, что не украл. Да как доказать, если до этого дойдет? Чековая книжка при мне, банк ликвидирован. Вызвать в трибунал товарища Ракоши в качестве свидетеля? Эх, предлагали же мне в Госбанке Венгрии какую-то бумажку об обмене форинтов на шиллинги. Чего же это я отказался? Сдуру, ей- богу, сдуру! Хоть какой-то документ был бы.
Лазак вернулся часа через три. Лицо кислое.
— Генерал в командировке, вернется только завтра. Придется обождать. Да ты не волнуйся, все будет о'кей! В крайнем случае, отхвачу очередной выговор я, а не ты! А мне не привыкать.
Я совсем приуныл:
— Так что же теперь — тащить такие деньги домой через Вену? И ночью трястись над ними, как бы не прознала какая-нибудь гангстерская банда. Ведь сумма-то какая! Мне Евдокимов объявление показал в «Ди Прессе»: за два миллиона продается завод медицинских препаратов в Нойштадте.
— Хм!.. А завтра опять тащить в редакцию.
Лазак обеспокоился не меньше моего. В этом месяце по Международному району Вены, где помещалась редакция, да и наш жилой дом, комендантскую службу несли американцы. А при них кривая преступлений, как правило, резко подскакивала: патрули больше ошивались в кабаках, чем пресекали действия стай двуногих шакалов на улицах, особенно в темное время суток.
— Во, идея! Сделаем так. Деньги я у тебя приму под расписку и суну в свой сейф. А на ночь посажу в кабинет автоматчика из охраны. Тут диван. Постережет и выспится заодно... Хуже другое. Этот ненормальный Батраков, оказывается, тоже успел побывать у своего начальства в финансовом управлении. И, разумеется, навонял. Теперь мне надо с утра поймать генерала раньше, чем к нему прорвется финансист... Словом, сдавай деньги, получай расписку с моим автографом, Люся шлепнет на нее печать — и по домам. Утром можешь рано не приходить. Пока съезжу, пока приема добьюсь, пока вернусь. Часам к двенадцати, не раньше. И не переживай, старик! О деньгах и не думай, а то всю ночь не заснешь... А сейчас обожди меня минут тридцать. Подпишу номер газеты и тебя по пути на машине заброшу... Люся! — опять рявкнул он в сторону приемной. — Давай ко мне деньги считать!
Минут тридцать затянулись на два часа — какие-то там были неполадки с номером. Что-то снять, что-то поставить.
Когда я приехал домой, Зоя уже собиралась спать.
— Ага, приехал! Так быстро? А я еще подумала, откуда вдруг собственный автомобиль в доме завелся. Толя весь вечер с ним не расставался. Так и уволок в постель, и сразу заснул.
Сама она тоже, можно сказать, спала на ходу. И хорошо! А то бы пришлось рассказывать об афере с шиллингами, которая еще неизвестно чем закончится. Она тоже расстроится, и будем оба лежать без сна всю ночь.
Бумажка за вычурной подписью Лазака и даже гербовая печать редакции на ней меня почему-то не очень успокаивала.
К одиннадцати утра, невыспавшийся и злой, я уже вышагивал по приемной Лазака. Он сам заявился, как и говорил, к двенадцати.
— Ну что? — кинулся я к нему. — Уладили?
— Почти. Да, собственно, и улаживать не пришлось. Слушай, да перестань так волноваться! Заработаешь еще медвежью болезнь, будешь бегать каждые полчаса... Так вот, генерал на работе еще не изволил появиться. А финансист из управления сидит у него в приемной чуть ли не с ночи... Ну и пусть себе сидит, галифе свое шикарное протирает. Тебе-то какое до его штанов дело! — опять взорвался Лазак в ответ на мою нервную, хотя и бессловесную реакцию. — Главное ведь в чем — все хочу тебе сказать, да ты никак не даешь!.. Вчера поздно вечером дежурному по штабу Группы войск звонили из Будапешта. Фамилию дежурный назвал, но я, конечно, не запомнил. Из ЦК компартии, хорошо говорит по-русски.
«Дьюри Нонн», — сразу подумал я.
— И от имени товарища Ракоши попросили передать благодарность руководству газеты «Эстеррайхише цайтунг» за большую помощь венгерским комсомольцам в подготовке к Всемирному фестивалю молодежи и студентов. Ну, словом, за издание советских книг, И тебе особо. Персонально, так сказать. Понял теперь? А ты за штаны финансиста переживаешь! Беги лучше за шнапсом. Надо же отметить. «В красную Мельницу» — рядом, прямо под нами. Тут бутылка на шиллинг дешевле... Люся! Батрака ко мне — полуживым или мертвым! Мигом!
— Хорошо, товарищ полковник, — сунулось в дверь веселое лицо Люси.
— Надо отвечать: «Слушаюсь, товарищ полковник!» Не в военторге работаешь — в идеологическом подразделении Красной Армии.
— Хорошо, товарищ полковник, — рассмеялась
Люся и умчалась за полуживым начфином Батраковым.
Через некоторое время после событий с миллионами в чемоданчике товарищи из редакции и другие мои друзья по Вене на перроне Восточного вокзала провожали меня с Зоей и Толей на родину. Не было среди них лишь подполковника Гуркина — буквально двумя днями раньше его неожиданно отправили в срочную командировку.
Настроение у меня было паршивым. Срочная командировка по совершенно незначительным делам моего бывшего начальника и посаженого отца наводила на невеселые мысли о его дальнейшей судьбе. Ведь к тому времени Ракоши сумел все-таки жестоко, с большой кровью, расправиться с многочисленными своими оппонентами внутри компартии Венгрии во главе с Ласло Райком. С подачи Ракоши они были позорно заклеймены в качестве тайных агентов англо-американского империализма и приверженцев предателя Тито. Затем последовал суд и безжалостная расправа.
К счастью, с подполковником Гуркиным в итоге все обошлось, хотя недруги как в ЦК компартии Венгрии, так и у нас подбирались к нему с настырным упорством. А вот предотвратить трагедию честных коммунистов-венгров, в большинстве своем бывших активных подпольщиков в годы хортистского засилья, не захотел (или не сумел) никто.
А еще два-три месяца спустя, уже в Белорусском военном округе, куда я был переведен для прохождения дальнейшей службы, командующий Пятой гвардейской танковой армией маршал М. Е. Катуков торжественно вручил мне от имени и по поручению Верховного Совета Венгерской Народной Республики, как было сказано в грамоте, в качестве признания моих «выдающихся заслуг» в области развития венгеро-советской дружбы, орден Венгерской Народной Республики.
Не могу сказать, что эта награда на фоне трагических событий в Венгрии, в ходе которых пострадали и мои многочисленные друзья, сильно меня обрадовала.
Вот и вся непридуманная история о двух моих встречах с «великим революционером» (а позднее «кровожадным властолюбцем»), с «вождем народно-демократической Венгрии» (а позднее «разрушителем завоеваний социализма»), с человеком, чье имя скандировалось сотнями тысяч людей наряду с именами Сталина и Тито (а позднее снятого со всех руководящих постов в партии, затем исключенного из членов партии, а в итоге и вовсе вышвырнутого из Венгрии без права возвращения в страну).
Пусть во всех этих немыслимых пассажах в судьбе «великого революционера» и «кровожадного властолюбца» разбираются историки. Если смогут. И если захотят. Я же
