— Иван Иванович, — назвал себя новый квартирант, скинув с плеч «сидор», и протянул руку. Рука у него была крепкая и мозолистая; привычная, видать, к физическому труду.
Лейтенант из комендатуры ушел. Иван Иванович расположился в отведенной для постояльцев комнате. В ней стояло три солдатские койки — их вместе с постельными принадлежностями забросили недавно к инвалиду на стареньком дребезжащем комендантском грузовичке. Пользуясь правом выбора, приезжий занял ту, которая была поближе к окну.
— С фронта, что ль? — спросил старший сержант. Он никак не мог определить, что перед ним за птица. Обмундирование вроде военное, но без погон.
— Нет, — коротко ответил тот.
— Так-так... А откуда сам?
— Из Кулунды.
— Что это такое?
— Село на Алтае. В Сибири.
— А-а, — уважительно протянул старший сержант, — Сибирь... «Не слишком разговорчивый. Может, устал с дороги? Да и время позднее». — Ну, пора на боковую! — не стал больше расспрашивать старший сержант. — Спокойной тебе ночи!
Выспится, отдохнет — сам потом разговорится, не остановишь.
Но расчеты хозяина не оправдались. По натуре молчаливый, сдержанный, Иван Иванович не был расположен к долгим душеспасительным беседам. К тому же его предупредили, чтобы он не особенно распространялся о себе.
Первые дни Иван Иванович долгими часами бродил по тихим улицам незнакомого городка, возвращаясь к себе лишь поздним вечером, когда в доме уже спали. Потом, раздобыв в комендатуре книги, засел за них, почти не выходя из своей комнаты, к великому неудовольствию хозяина-инвалида, которому не терпелось почесать язык с приезжим из Сибири. Затем, когда и читать надоело, опять стал целыми днями пропадать в городке и бродить по живописным окрестностям.
Такой санаторный образ жизни порядком осточертел жаждавшему дела Ивану Ивановичу. Наконец не вытерпел и сходил к определившему его на постой начальству, хотя это и не рекомендовалось делать без особой надобности.
— Зачем явился?
— Когда, скажите? Сил никаких уже нет!
— Терпи!
— Намекните хоть!
— Придет час — не намекнем, прикажем!
Сколько же можно ждать! Никогда не думал Иван Иванович, не знавший в своей жизни, пожалуй, ни одного по-настоящему свободного дня, что это за такая нудная и утомительная работа — ничегонеделание!
Однажды, вернувшись домой после очередной бесцельной ходьбы по исхоженным вдоль и поперек улицам, застал у себя в комнате нового жильца. Узнал его с первого же взгляда. Георг Баумгертнер. Старый знакомый, земляк. Их семьи там, в Кулунде, дружат, поддерживая друг друга в трудную пору. Шагнул к нему обрадованно:
— Георг!
— Иван! — поразился тот. — Вот так встреча! — и кинулся обнимать.
— Ты тоже здесь? — Иван Иванович одобрительно хлопнул его по плечу. — Я рад, очень рад!
Баумгертнер, чуть рисуясь, откинул со лба светлую прядь.
— А где же еще могу быть я, коммунист, в этот тяжкий для родины час?
Иван Иванович едва заметно поморщился. Он сам не умел произносить напыщенных речей и не любил, когда это делали другие.
Вдвоем стало легче коротать надоевший до отвращения досуг. За разговорами о семьях, за воспоминаниями о добрых довоенных днях время текло незаметнее.
А тут и третий нагрянул.
— Можно?
В комнату вошел высокий, стройный, ладный мужчина. Сразу почувствовалась военная косточка, несмотря на то, что он тоже не носил знаков различия. Представился:
— Михаил Ассельборн... Разрешите? — подошел к окну, распахнул. — Накурено. Да и жарко. Видно, хозяин-добряк, дров не жалеет, — взгляд у него был со смешинкой. — Простуды не боитесь? Хотя глоток свежего воздуха и больным не повредит...
Потом, когда познакомились поближе, Георг, внимательно приглядевшись, спросил:
— Скажите, а не видел ли я вас раньше на Алтае, в Кулундинской МТС?
Тот пожал плечами, усмехнулся:
— Что ж, у вас хорошая зрительная память...
— На бензозаправочной станции?
— Да. Я руководил там одно время... бочками с бензином.
— А до этого?
— В армии служил.
— Где? — допытывался Георг, хотя видно было, что Ассельборну не очень приятен этот разговор.
— На Дальнем Востоке, — и, решительно кладя конец дальнейшим расспросам, спросил сам: — На лыжах ходите?
Иван Иванович и Георг переглянулись.
— Нет...
— И напрасно. Во-первых, само по себе большое удовольствие. Во-вторых, может понадобиться. Да и такие шикарные места кругом — грех не побегать. Завтра же начнем — идет?
— А лыжи?
— Это я беру на себя.
На следующий день он раздобыл с помощью коменданта три пары лыж. И началось! Иван Иванович, никогда прежде не ходивший на лыжах, и кряхтел, и пыхтел, беспомощно барахтаясь в снегу на крутых склонах холмов. Наконец взмолился:
— Сдаюсь!
— Никакой пощады! — смеялся безжалостный инструктор. — По- суворовски: тяжело в учении, легко в бою. А ну, еще раз! Нет, нет, от самой макушки...
По вечерам, усталые, измученные, расправившись в два счета со скудным ужином в комендантской столовой, до глубокой ночи жарко спорили в своей комнатушке. Ассельборн, в отличие от Ивана Ивановича, открыто посмеивался над Георгом, любителем высокопарных фраз. Тот кипятился, лез в бутылку, незаметно переходил с русского на немецкий и снова на русский.
А хозяин-инвалид, лежа за стенкой, настороженно прислушивался к незнакомой речи.
Кончилось тем, что он, одолеваемый беспокойством, заявился к. знакомому лейтенанту из комендатуры:
— Слушай, лейтенант, а они, случаем, не... оттуда?
— С чего ты взял?
