– Никого я не боюсь, но приговор остается приговором.
Брат Макарий насмешливо подмигнул.
– Кажется мне, что вы, милостивые паны, боитесь этой кучки простофиль.
– Что ты сказал, несчастный поп? – воскликнул пан Топор, еще не остывший от погони. – Я никого не боюсь.
– Эге, почтенный шляхтич, – спокойно сказал брат Макарий, – а это? – И он показал на связывавшие его веревки.
– Давай сюда, – закричал пан Топор и обнажил саблю.
Квестарь пожал плечами.
– Не хочу, чтобы ваша судьба была на моей совести. А то еще справедливый суд накажет вас, что тогда будет?
– Суд? Меня? – вскипел пан Топор. – Да я разгоню этих босяков. Давай сюда руки, поп несчастный, а то по голове получишь!
– Ну, если вам хочется, режьте, только потом не жалейте, милостивый пан.
Брат Макарий протянул руки, и шляхтич ловко перерезал саблей толстую веревку. Квестарь с облегчением вздохнул.
Пан Гемба перебросил связанного секретаря через круп лошади и привязал к седлу.
– Ну, твое счастье, поп, – сказал он на прощанье квестарю.
– Хорошего человека ангелы не так скоро берут на небо, – засмеялся брат Макарий. – Что это я хотел вам, почтенные паны, сказать? Да, вот что: ну, а если этот суд праведный опять вернется сюда?
– Я им покажу! – пригрозил пан Топор. – Пан Гемба, надо этих бродяг, как я говорил, разогнать.
– Ну, пан Литера, поедем на исповедь, – стукнул со всей силы пан Гемба секретаря по спине.
Заморыш тихо вскрикнул.
– Хорошо, что ты не попал ко мне в руки, дрянь ты этакая, – воскликнул квестарь. – Благодари бога, уж я бы знал, что с тобой делать.
– Inter incudem et maileum sum[44] – прошептал пан Литера.
– Ладно, ладно, дома почитаешь свои акафисты, – пан Гемба свистнул своим людям и, бросив квестарю прощальное приветствие, помчался по просеке.
За ним тронулись пан Топор и слуги.
Брат Макарий развязал женщину и посоветовал ей поскорее уходить. Та хотела упасть перед ним на колени, но он легонько оттолкнув ее и, сказав на прощанье доброе слово, с радостью наблюдал, как она бежала по лесу, спотыкаясь о корни деревьев.
– Уф-ф, – облегченно вздохнул брат Макарий и тихо засмеялся.
Вдруг он увидел, что на опушке леса появилась кучка людей. Это были деревенские женщины, спешившие к нему что было силы. Первую из них он узнал сразу.
– Будь здорова, Ягна! – воскликнул он радостно.
Женщины окружили брата Макария, а тот смеялся и хлопал в ладоши от удовольствия.
– Какая приятная встреча, цветочки мои милые!
– Отец наш, – беспокоились женщины, – ты не болен?
– Здоров я, дорогие мои, как новорожденный младенец.
– И не поджарили они тебя?
– Нисколько.
– А мучили тебя сильно? – наперебой сыпали они вопросы.
– У отцов-кармелитов бывало жарче.
– Что же ты теперь делать будешь? Ведь тебе придется скрываться.
Брат Макарий уселся на землю и сложил руки на животе.
– Что я буду делать? Да пойду на все четыре стороны, буду добрым людям песни петь, у скупцов единым духом бочки буду осушать, вдов утешать, молодицам вечернюю печаль разгонять, корчмарей пугать за то, что воду в вино подливают. Пойду, мои милые, и будет мне весело. А если какого-нибудь судью встречу…
– Что тогда? – заинтересовались слушательницы.
– Скажу ему: как ты был, братец, дураком, так дураком и останешься. Мир принадлежит счастливым людям.
– И все, отец?
– А вот если вы еще раз назовете меня отцом, то я рассержусь, да так накажу вас, что потом татарин вам во сне приснится. Кончено с отцом! На веки веков! Аминь.
Женщины уселись вокруг брата Макария и смотрели на него с веселыми искорками в глазах. А квестарь, простирая к ним руки и молодцевато выпятив грудь, воскликнул:
